Пока смерть не разлучит нас

как с наслаждением прижималась губами к груди, а потом –

снова к губам. Изгибалась, ластилась, кақ кошка, желающая

сладких поглаживаний.

   Воспоминания о первом разе остались странные: было

больно, чуточку неловко, и меня оглушало осознание, что я

делаю совершенно непозволительные вещи. Никогда не

подозревала, какую в действительности сладость дарила

физическая любовь. И вчера в тесной комнатушке Риорской

академии чувства были иные: лихорадочные, яростные.

Любовный акт, закончившийся полным провалом (в прямом

смысле этого слова), походил на борьбу. Мы выплескивали

напряжение, недовольство и тревогу. Ничего более. Сейчас все

изменилось. Никаких мыслей в голове! Мы словно остались

одни на белом свете, а вокруг кружил благословенный снег.

   Задыхаясь от наслаждения, я сжимала в кулаках покрывало,

кусала губы, а потом подушку. Принимала Доара полностью,

жадно брала все, что он давал, не боясь, без колебаний. Я была

ведомая, послушная его воле. Ни терзаний, ни робости, ни

сомнений в том, что все происходящее – правильно. Мы вместе

здесь и сейчас, а потом навсегда.

   После абсолютно потрясающего завершения я трудом

возвращалась в реальность. Тело наполняли нега и приятная

усталость, мышцы ныли. Глаза Доара были по-прежнему

затуманены, широкие плечи и грудь блестели от пота.

   – Все хорошо? – тихо спросил он, осторожно пальцем убирая

с моего лица белую прядь волос.

    Я быстро облизала пересохшие губы и выдала, пожалуй,

самую дерзкую фразу за всю свою жизнь:

   –Доар Гери, с нашего последнего раза ты точно набрался

опыта!

***

– Что делается! – жаловался Эрл, подливая Доару горячий тэй.

- Вы спали и не видели, уважаемые риаты, но утром пошел

снег. Кружился себе, мягонький такой, а потом как началась

метель! Даже окна залепило. И бах! Все закончилось. Никогда

такого не видел.

   От неловкости я боялась поднять глаза и с

заинтересованностью, достойной огромного лобстера,

разрезала на тонкие ломтики кусочек сыра.

   – Долину занесло? - нейтральным тоном спросил Доар, но я

буквально чувствовала насмешливый взгляд.

   – И это еще одна странность. Занесло только нас и еще

особняк напротив. На соседней улице уже и снег растаял, а у

нас вон – cугробы насыпало. Надо чистить?

   – Надо чистить, – с самым серьезным видом согласно кивнул

Доар и немедленно обратился ко мне: – Аделис,ты же хорошо

управляешься со снегом. Может, поможешь?

   – Возьмем лопаты и прокопаем дорожки? - стрельнула я

нехорошим взглядом.

   – Я вообще о магии. Ты же не только стены умеешь

замораживать.

   Я многозначительно изогнула бровь, намекая, что Доар

несколько попутал берега. Но, откровенно сказать, чувствовала

я себя лучше сытой кошки, поэтому по-настоящему злиться не

выходило.

   – Снег весной растает, - напомнила я. - И вообще зима в этом

году будет снежная, а весна полноводная. Я тебе как маг

говорю.

   – Хорошо, - шутя, поднял руки Доар, – если эсса утверждает,

что наш особняк засыплет до крыши,то кто я такой, чтобы

спорить. Мне интересно, летом-то что будет происходить?

   – До лета дожить сначала надо, - намекнула я, что если кое-

кто не перестанет смущать девушку,то вряд ли доживет до

тепла в телесной целостности.

   – Αделис, вы чувствуете, какая погода будет зимой? -

заинтересовался Гаэтан. – И как же? Нас ждут морозы?

   – Не знаю насчет морозов, - ввернул Доар, - но снега точно

будет много. Уверяю вас, маcтер Гаэтан, очень, очень много…

   В следующий момент он положил в рот кусочек мясного

пирога и принялся грызть ледышку. В назидание! Пусть

понимает, что дразнит женщину, умеющую замораживать не

только стены в холле.

   – Никогда в жизни не ел ничего вкуснее, - ухмыльнулся Доар.

   – Обязательно передам нашему повару, - охотно пообещал

Эрл. Лакей вообще с самого утра вел себя исключительно

услужливо. Видимо, после сюрприза с Веронией опасался

лишиться места.

   Через некоторое время в особняке появился Якоб и

немедленно высказал недоумение, мол, на его стороне долины

снег растаял, а у нас завалы, будто на дворе праздник смены

годов. Сговорились они, что ли? Гордо проигнорировав

насмешливый комментарий Доара (не понимаю, он от

самодовольства лопался?), я устроилась за узеньким столиком

в углу кабинета и с непроницаемым видом принялась стучать

по столешнице, выравнивая стопочку писчей бумаги.

   Из холла доносились неясные вопли Гаэтана, скандалившего

с идэйцами. Подозреваю, что разнорабочие три раза прокляли

минуту, когда согласились перетянуть стены, и перед сном

молились горным духам, чтобы сбежать от демона,

замаcкированного под тщедушного старичка. Доар вполголоса

обсуждал с секретарем дела, а я гипнотизировала взглядом

чистый лист с гербом семьи Гери в уголке и пыталась

заставить себя написать хотя бы одно слово матери. С острого

кончика пера сорвалась крупная чернильная капля, замарала

белую бумагу. Пришлось достать чистый лист, аккуратно

подложить под руку промокашку. Я нацарапала пару слов и

снoва замерла…

   – Над чем ты корпишь? – вдруг в тишине прозвучал голос

Доара.

   Оказалось, что он внимательно наблюдал за моими

«творческими муками».

   – Пишу в Эсхард, - туманно пояснила я, сама не понимая,

почему в его присутствии не повернулся язык упомянуть

матушку.

   – Много написала?

   – Не то чтобы много…