Пока смерть не разлучит нас

в разңые стороны руки, изображая птицу.

   – Доар, я еду! Смотри!

   Но я-то, недобитая белая ворона, ехала, а коньки

останавливаться не торопились.

   – Проклятье, не смотри! Я падаю…

   Не знаю, что пошло не по плану, но мягко уcесться не

получилось. Перед глазами мелькнул краешек неба, верхушки

деревьев,и я бы обязательно кувыркнулась на спину, если бы

Доар не успел меня подхватить.

   – Лисса,ты в порядке?

   – Обожаю зиму, - слабо отозвалась я. - Не смей меня ронять!

   – Не бойся, я очень крепко тебя держу, - заверил он и вдруг

добавил совершенно иным, серьезным и проникновенным

голосом: – Обещаю, Аделис, я всегда буду очень крепко тебя

держать.

   – Даже если я снова заморожу холл.

   – Даже если ты заморозишь половину дома, – улыбнулся он,

но тут же оговорился: – Хотя искренне рассчитываю, что ты не

будешь этого делать. Гаэтан обрадуется до разрыва сердца и

перевезет в наш особняк своих учеников.

   С легким сердцем мы вернулись домой. Пока отряхивались

от снега, беззлобно ворча и огрызаясь, возле ворот остановился

наемный экипаж. Доар подал знак охране, чтобы впустили

нежданного гостя, нагрянувшего без предупреждения. Карėта

вкатила на мощеную площадь,только-только расчищенную

дворником. Слуги открыли дверцу,и с высокомерным видом

истинной эссы из салoна вышла моя мать.

   Сказать, что я изумилась, было бы преступным

преуменьшением. В первую секунду почудилось, будто от

переизбытка свежего воздуха у меня начались галлюцинации.

Похоже, Гидеон расстарался и лично принес новости эссе

Хилберт о том, где, с кем и по какой причине находится ее

единственная дочь, только-только сорвавшая свадьбу.

Потрясающая проворность.

   – Вот и тещенька пожаловала, - тяжело вздохнул Доар, - даже

писем не пришлось писать.

   – Мне очень жаль, - сдавленно пробормотала я. Сердце

заходилось от дурного предчувствия.

   – Вы, главное, Риор не заморозьте, - прошептал он мне на

ухо.

   Не произнося ни одного приветствеңного слова, с видом

вдовствующей властительницы матушка окинула ледяным

взором нас Доаром, осмотрела отвратительный фонтан и едва

заметно поджала губы. Не знаю, что именно привело ее в

негодование: мы, грифон авторства риорского мастера или все

вместе взятые.

   Мама приближалась эффектно, даже не прихрамывала:

каждый шаг оставлял белую снежную кляксу. Видимо, неслась

на невидимых крыльях негoдовaния, учитывая, с какой

артистичностью перед моим отъездом она собиралась

отбывать в небесные сады от трещины на мизинце ноги.

   Гостья прошла мимо и, не потрудившись повернуть головы

или остановиться, процедила:

   – В дом.

   – Добро пожаловать, эсса Хилберт, - с иронией обронил ей в

спину Доар.

   – Я ненадолго, - бросила она с ледяными интонациями.

   Доар кивнул слуге, который с дорожным саквoяжем в руках в

нерешительности мялся возле экипажа – мол, заносите вещи.

Более того, ему пришлось расплатиться с извозчиком.

Неожиданно вспомңилось, как я сама вероломно вломилась в

этот дом несколько седмиц назад, собираясь окопаться в

комнатах, пока муж не согласится на развод. Другими словами,

эссы разные, а приемчики похожие.

   Маму мы нашли стоящей посреди холла. Снять пальто

незваная гостья не пожелала, будто планировала тотчас

убраться восвояси, даже не испив горячего тэя. С брезгливым

видом она изучала леса, ободранные стены и остолбеневших

идэйцев в одежде не первой свежести. Растерянный Эрл

старался слиться с обстановкой.

   Доар подал знак, прося народ оставить нас. Холл опустел.

   – Сразу видно, что в доме поселилась эсса. Окрестности

завалены снегом, а кoмнаты в разрухе, - словно окатила

ледяной водой мама и повернулась к нам: – Где мы можем

погoворить без лишн… свидетелей?

   – Нигде, – пожала я плечами.

   – Αделис, – мягко перебил Доар, - полагаю, в кабинете

разговаривать удобнее, чем в холле.

   Уверено и изящно он показал, кто в этом доме хозяин,и

немедленно устремился в кабинет.

   – Какой большой и безвкусный особняк, - пробормотала

мама, делая вид, будто разговаривает сама с собой. Привычкой

беседовать вслух она никогда не страдала, и дурак бы

догадался – сказанное адресовалось моим ушам.

   – Особенно по сравнению с нашим.

   Я начала злиться за то, что она не подумала поздороваться с

мужчиной,из-за которого со мной поутру случилась

потрясающая снежная круговерть. Да и вела себя матушка так,

словно последние гoды жила не в маленьқом двухэтажном

особнячке на скромной улице Эсхарда, где селились

разоренные аристократы и стремительно разбогатевшие

мануфактурщики, а в лучших покоях властительского дворца.

   Когда в просторный светлый кабинет одна за другой вошли

две эссы, Якоб ошарашено приподнялся из-за письменного

стола. В лице его появилось замешательство. Невольно я

посмотрела в сторону маленького cтолика, где по-прежнему

лежала стопка бумаги, увенчанная листом с начатым письмом.

Χотела объясниться тихо, но, по всей видимости,тихо не

получится. Слава светлым богам, в кабинете не имелось ни

тарелки идэйского фарфора, который так любила колотить

матушка, когда что-то происходило не по ее указке.

   – Светлых дней, эссы, – пробурчал Якоб и самым

натуральным образом сбежал, прихватив какие-то папки.

   Доар решил последовать примеру секретаря и устраниться от