Пока тебя не было

– Отомстить, – получается выговорить у него.

Она там, он уверен, она между ними на пляже, в своей юбке-брюках и неуклюжих сандалиях с пряжками.

Клэр над ним как-то странно затихла. Они, понимает он, впервые прямо упомянули Джину с тех пор, как он вернулся из Франции, когда, уложив детей, Клэр повернулась к нему на кухне и сказала: «Где ты был, когда я звонила?» Ужасное, ужаснейшее время, начавшееся с этого ее вопроса, продолжавшееся весь вечер и ночь и захватившее следующий день. Когда рассвело, они так и сидели за кухонным столом, он – уронив голову на руки, как сейчас, не в силах смотреть ей в лицо.

– Знаешь, что я собиралась сказать? – говорит Клэр, и голос у нее снова не рассерженный, но тихий, размеренный. – Я собиралась сказать, что тебе, возможно, пора.

Он поднимает голову.

– Куда пора?

Она смотрит на него. Встречается с ним глазами. Ветер пролетает между ними, кружит возле них. Вопли детей разносятся над пляжем. И он понимает, что на пляже с ними не Джина Мэйхью, а конец, им настал конец, он рядом, он словно кто-то третий.

– В смысле… – Он не может закончить предложение.

Невозможно поверить, что это случилось, что до этого дошло. Все приблизилось к концу, он так долго думал об этом и боялся этого, и вот он его дождался, здесь, у залива Маннин. Все кажется необычайно знакомым, будто он уже встречался с этим, будто все, что они говорят, уже было произнесено.

– В смысле – уйти?

– Мы ведь можем все сделать по-человечески, – говорит она, – правда? Мы справимся. Ты будешь с ними видеться, когда захочешь. Просто я так устала. Так устала пытаться тебя удержать. Устала пытаться угадать, какой человек тебе нужен. Устала все время чувствовать, что не права, что должна все время извиняться за то, что тебе пришлось бросить диссертацию, пришлось стать учителем. Мы с тобой живем в одном доме, но ты на самом деле далеко. Ты живешь своей воображаемой жизнью американского профессора. Не говори, что это не так, потому что я знаю, так оно и есть. И поэтому я хочу, чтобы ты знал, что можешь уйти. Куда хочешь. Можешь нас оставить. Вита уже пошла в школу. Я получу диплом. Потом найду работу. Тебе не нужно оставаться.

Она раскрывает руки, словно выпускает небольшое животное.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

Клэр ничего не говорит, не кивает, даже не дает понять, что слышала его. Вместо этого она отворачивается к морю, к ветру, давая бризу откинуть назад свои остриженные волосы.

Поодаль, выше по пляжу, поднимается Моника. Сверяется с часами, смотрит в море.

– Надо выдвигаться, – командует она.

– Почему?

Ифа, свернувшись, лежит на песке, глаза у нее закрыты.

– Мама сказала, чтобы забрали ее через два часа. Уже почти два.

– Быть не может.

– И прилив начинается.

– И?

– И нам надо перебраться на остров, пока вода не поднялась.

Ифа садится и смотрит на море. Оно выглядит как всегда: зеленое, пенное, беспокойно вздымается и опадает.

– Откуда ты знаешь, что идет прилив?

Майк Фрэнсис встает. Внезапно он чувствует, что совсем проснулся, словно поднимается из бессонной ночи на пароме, пинком отбрасывая усталость. Слова Клэр точно кружат вокруг него, вьются в воздухе облаком, как мухи.

– Клэр, – говорит он, – послушай…

В этот миг к ним подлетает Вита. Она бросается сразу к обоим родителям, сдавливая их в полном песка объятии. В смешении конечностей, волос, суставов и кожи он чувствует, как пальцы Клэр выскальзывают из его пальцев. Он готов потянуться, снова схватить их, вернуть, но слышит, как его зовут по имени. Он оборачивается и видит, как сестры машут ему, а потом тычут пальцами в сторону машины.

На развилке, где высадили Гретту, они принимаются спорить. Ифа за то, чтобы доехать до монастыря; Моника считает, что нужно ждать, как условились. Майкл Фрэнсис вроде бы поддерживает обе точки зрения, в зависимости от того, кто говорит. Клэр помалкивает.

Они все еще спорят, Ифа открывает дверь машины, говорит, что тогда она пойдет, когда из-за поворота появляется Гретта.

Они замолкают, глядя, как она приближается узнаваемой походкой, кренящейся и неровной с тех пор, как ей прооперировали колено, сумка зажата в руке.

– Папа с ней? – шепчет Ифа.

– Не похоже, – отвечает Майкл Фрэнсис.

Гретта распахивает пассажирскую дверь и забирается внутрь, заметно качнув машину, выдыхает, с шелестом оправляет одежду.

– Я мертвая, – объявляет она.

Общее молчание.

– Не выглядишь ты мертвой, – говорит Ифа.

– Не дерзи, Ифа, – отрезает Гретта. – Ты понятия не имеешь, через что я только что прошла. Ни малейшего понятия. Я ходячий труп. Жара! Невыносимая. Никогда такой не видела. Сестра сказала, что принесет мне стакан воды, но так и не вернулась. Честное слово, если мне не дадут в ближайшие полчаса чашку чаю, я просто испущу дух.

Клэр протягивает с заднего сиденья бутылку.

– По-моему, тут еще остался лимонад, Гретта.

– Ох, нет, – Гретта отмахивается, закрыв глаза. – Я не стану отнимать его у детей.

– Им и так хорошо. Пейте.

– Не могу.

– Давайте. Все в порядке.

– Не могу я отнимать у детей.

Майкл Фрэнсис берет бутылку, открывает ее, наливает в стаканчик лимонад и протягивает чашку матери.