Я ждала встречи с Дмитрием, теперь мы стали часто переписываться. Свое письмо я начинала так: «Дорогой мой друг..», а он отвечал : «Милая Аня, прошёл еще один день..». Мы писали друг другу почти ежедневно. Он сдавал экзаменационную сессию в университете, а я так и продолжала молчать о хлебозаводе. Мама стала совсем плохо ходить, отец ухаживал за ней, как мог. А я после смены приносила домой свежую выпечку и пряники – иногда нам, работникам, разрешали что-то брать себе из продукции. Вдоль нашего уже покосившегося забора расцвела поздняя красавица – Персидская сирень. Она отличалась и ароматом, и внешне от той, что мы привыкли видеть.
Недавно в опустевшем доме культуры (сезон закрылся на период отпусков) Леонид Алексеевич Колесников провёл небольшую лекцию о сирени. Он рассказывал, какие сорта бывают, как он собирает редкие саженцы, как выращивает. Рассказал, что Родиной сирени считается Персия, и что в России этот кустарник выращивался сначала в тепличных условиях, а уж затем прижился и стал расти дичком. Я теперь старалась больше читать, что-то узнавать, ведь было бы нелепо оказаться незнайкой. Родные в семье теперь надо мной подшучивали, а я, как всегда, не замечала остроты. Записалась, наконец, в библиотеку посёлка Сокол, читала книги, одну за другой. И даже Маша стала меня уважать и хвалить. Тогда мне казалось, что это самое счастливое время, в котором я живу. А может, и сейчас так думаю.
К середине июня расцвел жасмин. Выходишь на улицу с крыльца и слышно, как рой пчёл усердно трудится, опыляя цветки. Ветер дует с соснового бора, значит западный и быть сегодня дождю. Так меня учили родители определять прогноз погоды. Да ещё, помню, как отец привёл из леса какого-то егеря к нам обедать. Так он тоже всякие диковины рассказывал, наверно сейчас и не вспомню что. Разве… как дождь на Самсона будет, так и лету быть дождливому.
Но село наше было уже давно в составе города, многие дети, кто подрос, поступали в институты, а здесь оставались их родители. Так поступила в институт Катя, а вслед за ней и Маша решилась. Два года подряд не добирала баллы, ее это страшно расстраивало, а отец рукой махал со словами: «Э-эх, ну и Бог с ними! Машка, тебе бы замуж!» А Маша вспыхивала, как искра и возражала: «Всё равно поступлю! Буду по ночам учиться, но поступлю!» и с этими словами снова садилась за учебники. Она мечтала строить дома, большие, городские, чтоб все жили в комфортных условиях. Она не очень любила наш дом, особенно в последнее время. А он заметно обветшал, то крыша протечет, то в погребе что обвалится. Отец чинил, что возможно, но требовалось много сил, чтобы навести порядок. А я любила дом и родителей поддерживала, но Машка все повторяла: «Вот и оставайтесь здесь мух ловить! А я новые дома возведу! По моим проектам вся Москва преобразится!» Она хотела быть архитектором также страстно, как я певицей.
Но в июле снова провалила первый же экзамен. И она сдалась. Пришла, мрачнее неба перед грозой. Зайдя в сени, бросила учебники в угол и сказала: «Нет моих больше сил! Не могу!» И ушла из дома в отчаянии бродить до вечера по улицам. Я хотела ее поддержать, но мама меня остановила: «Ты погодь советы давать, ей время надо пережить. Ничего, может оно и лучше, шо так. Может потом куда-нибудь поступит. А ты вон иди, за водой сходи. Машка оклемается, небось воды захочет, колодезная вода-то наша целебная».
***
Мама не настаивала на том, чтобы мы ходили в церковь, хотя все мы были крещёные. Но время было опасное, мы и не ходили. И только по вечерам слышали, как мама тихонько молитву читает: «Царица небесная..». Так я потом на всю жизнь и запомнила мамину фразу «Царица небесная», а дальше уж и забыла. Такое время.
Помню, как в августе 39-го, Дмитрий впервые пригласил меня в консерваторию, говорит: «Аня, ты должна слушать настоящих профессиональных музыкантов, на настоящей сцене. Если ты хочешь петь». Я заметила, как ему небезразлично мое будущее, как он иногда был строг ко мне. Обижалась, но ненадолго… понимала, что это близкий мне человек и он не будет лукавить. Всё скажет, как есть.
А я к августу уже успела прочесть за лето много книг. И будто с вершины горы смотрела на себя, ту майскую девочку, которая боялась слово проронить. Я стала заметно смелее и не боялась больше выходить «в свет». Ведь Дмитрий теперь каждую неделю меня куда-нибудь да звал. То в музей, то в театр. Но в Большом мы ещё ни разу не были, а моей мечтой было послушать оперу «Золотой петушок», ведь там звучит моя «золотая» партия, как ее называл мой учитель. Говорил так: «Аня, если будешь петь, тебя эта партия озолотит» и смеялся. Но в шутке есть и доля правды, а в правду я всегда верила и верю.