Пока цветет сирень

Помню, как познакомилась с родителями Дмитрия. Это были очень тихие, интеллигентные люди. Для меня их мир был недосягаем. Отец Дмитрия – Олег Евгеньевич Дементьев заведовал библиотекой в школе, недалеко от Гоголевского бульвара, а мать – Александра Николаевна преподавала там же. Дмитрий мне раскрыл тайну, что его отец когда-то преподавал историю в гимназии для мальчиков, ещё до 1917 года, где-то в районе Лубянки. Но потом такие учреждения позакрывали, многих преподавателей арестовали, а отца не тронули, потому что его брат воевал вместе с красными. Вот такая легенда была. Дмитрий предупредил, что это тайна, ну а мне и делиться-то этим было не с кем. Всё это для меня было как в кино.

Александра Николаевна угощала нас чаем, заваренным с жасмином. Помню, у них заварной чайник такой был серебряный, тонкий, словно кувшин турецкий. Я тогда сморозила за столом: «Ох, какой у вас чайник интересный! Как мне подойдёт для Шамаханской царицы!» – Дмитрий посмеялся, чтобы развеять мой конфуз. А Александра Николаевна просто улыбалась. Наверно, я ей нравилась.

А в сентябре мы пошли в Большой театр, но только на балет. Возвращаясь домой, услышали объявление по радио, что в Европе началась война. Так я отметила год своего взросления. В 40-м я всё ещё скрывала от Дмитрия свою работу на хлебозаводе. И мне было странно, что он не интересовался, куда я ухожу через день и почему иногда так поздно возвращаюсь домой. Иногда он встречал меня на станции «Серебряный бор». Это был последний год, когда ходили пассажирские поезда по кольцевой железной дороге. В этом году мы с Машей посадили грядку клубники на нашем участке в Покровском-Стрешнево, и я решила показать, теперь уже моему любимому Диме нашу клубнику и передать гостинец его родителям. Помню, как идём от станции, уже отдаленно слышится шум паровоза. Летние сумерки, в кустах поют соловьи, цветут яблони, вишни и поспевает первая клубника. Солнце в этом году вон какое яркое! А значит ягода будет сладкой. Мы с Димой подходим к нашей грядке, едим клубнику прямо так. Тогда дожди всё смывали, не то, что теперь. Никто у нас тогда клубнику не мыл, всё ели с грядки. Где-то идут бои, а мы живём в своем мире, мечтаем о нашем будущем. Я решилась прослушаться в Большой театр, но только через год, когда голос ещё окрепнет. Занятия теперь я продолжала и в период отпуска Ивана Александровича.

Маша совсем забросила идею поступления в институт. Взвалила на себя все хозяйство. Мама в этом году не вставала с кровати. Сашка наш повзрослел, стал таким высоким, что издалека его теперь не узнать. Поступил в ремесленное, как и хотел. Захотел стать слесарем-механиком, чтоб потом пойти на завод. Отец ворчал: «Не учится, так пусть хоть под ногами не болтается без дела!» – он был очень не доволен решением сына. Всё время повторял: «Вон, мы с матерью не учились, возможности не было! Теперь – всё для народа! Учись вволю! А этот…» и горестно рукой махал. А Маша решила не поступать, покуда мама жива. Нам было трудно и все мы знали, что скоро мамы не станет. Тяжело это вспоминать.

Маша говорила: «Аня, если пройдешь в театр, хорошо будет! Глядишь и я поступлю куда-нибудь. А теперь Сашке надо учиться, тебе заниматься. Отец совсем ослаб. Дом разваливается. Толик помогает, но это ж все ерунда. Так, что, учись! И нечего на свидания бегать!!» – тут она внезапно взбрыкивала, прям как наша Зайка. Ни с того, ни с сего злиться начинала. Но я знала, что не везло ей по личной части. Характер ее был невыносим. Уж кто угодно подтвердит, что хороша она была, а родители часто нас сравнивали: кто краше. И Машка всегда для них была и останется лучшей. Хоть и меня они любили, как родную.

А Диме я в ответ на тайну о его отце, рассказала, что я приемная дочь. Он был в недоумении, сказал тогда: «А ты когда-нибудь пыталась узнать, где твои настоящие родители и что с ними?» – но ответить мне было нечего, кроме Катиных слов, будто меня принесли цыгане. Дима обижался, что я не знакомлю его с моей приемной семьёй, говорил: «Наверно, они очень добрые и душевные люди?» – а я молчала в ответ. Мне было страшно, что он увидит наш ветхий дом, покосившийся забор и уже неухоженный сад. Маша едва справлялась с мамой, я вела хозяйство по дому, да ещё работа на заводе и занятия вокалом. Конечно, было нелегко, потому я говорила: «Познакомлю, непременно, вот только не сегодня. Папа очень устал» – и так повторяла раз за разом, что Дмитрий больше не задавал вопросов.

***

Помню, в тот год ещё увлеклась стихами Есенина. А Дима стал меня называть «Шаганэ». Тогда мне казалась моя юность, молодость и красота вечными, ничто и никогда не сможет заставить меня поседеть и состариться. Мы жили одним днём, ловя каждый промежуток времени, заполняя его счастьем, пусть коротким, на час, или два в неделю, читая друг другу стихи, признаваясь в любви и мечтая о высоком. Я видела себя примой Большого театра, а Дима мечтал о научной карьере. Так, мы двое влюбленных в жизнь и наши планы проводили лето 40-го. Казалось, что за нас радуется Небо, а где-то шли бои.