Пока зацветали яблони

Преступление и правда, как в детективе, думала Лариска, мысленно складывая все картинки и сведения по протоколам допросов и других следственных действий. Таким образом, она потом собирала с Машкой картинки из ставших популярными в Машкином детстве, пазлов. Допрашивала и передопрашивала она всех исключительно сама, не доверяя никому. Если только показания ничего не значили для дела, разрешала, а точнее поручала, это сделать кому-нибудь из участковых или оперативников. Так будет всегда и по её личным большим, да и вообще всем, делам. Вот и пригодилось, а то набьют по принципу «лишь бы было». Чтобы она теперь делала? Позориться перед другой областью ей никак не хотелось, несмотря на невысокое звание и совсем небольшой, четырёхлетний, а на момент совершения преступления, трёхлетний, опыт работы. Лариска довольно ухмыльнулась, вспоминая своего первого учителя – Клавдию Ивановну, которая ещё на практике, в другом райотделе, всегда говорила: «Только сама!» А может и не говорила она этого? Зато личный пример был просто неповторим. Тогда ещё студенткой, Лариска думала, что работать столько часов в день невозможно. Оказалось, что возможно и больше, да ещё как больше, да ещё без обеда и ужина, только на одном кофе. В общем, лишь бы рассказывали, а ты успевала писать, а позже, с приходом напирающего прогресса, печатать на клавиатуре компьютера. Во времена её практики, конечно же, никаких компьютеров не было, только пишущие машинки и то – для особо важных документов. Клавдия Ивановна была худой, с абсолютно прямой спиной, так как в молодости танцевала в каком–то народном ансамбле, с вечной сигаретой во рту, горящими глазами, в больших очках, от чего глаза казались ещё более выразительными, кудрявыми волосами – химией, вероятно. Казалось, что она всегда готова схватить любой материал и расследовать, расследовать, расследовать, параллельно подтягивая всех участковых, оперов, эксперта. Как–то делалось это одномоментно. Лариска так хорошо запомнила это умение, что оно прочно вошло в её личную практику. Главный – это следователь, остальные помогают, должны помогать. А какой у них выбор? За Клавдией Ивановной была закреплена линия квартирных краж, по которым Лариска все годы писала курсовые, а затем и диплом. Периодически Клавдия Ивановна звонила в школу, где учился её младший сын, интересовалась его оценками, удовлетворённо хмыкала и говорила, что на родительское собрание прийти никак не сможет – работает, но всё у неё под контролем. Именно она приучила Лариску, получив материал, читать его «от и до», не пропуская ничего от слова «абсолютно», после чего писать план расследования дела. Как пригодилась эта привычка в вычитке материалов до капли, до самого дна, вплоть до мыслей, сквозивших свозь написанные строки, как пригодился совет уметь слушать, а, главное, слышать людей, выслушивая информацию, которая на первый-то взгляд и ценности никакой не представляла.

Потом, много лет спустя, уже в Управлении, стало требованием писать планы по делам, и Лариска искренне не понимала, что может быть по-другому. Она делала это с первого дня работы. Многие возмущались, объясняя, что записывают всех вызванных на допрос людей на перекидном календаре и не понимали, зачем нужен ещё какой–то там план. Лариска же не понимала при чём тут календарь, на котором можно нацарапать только пару фамилий, да и то зачастую первые буквы. А версии по «висунам», а набор документов, которые она писала, несмотря на то, что её можно было поднять ночью и поинтересоваться перечнем документов по личности, к примеру, малолеток? Без запинки, как молитву, но ведь писала всё равно, сбой в голове всегда допустим, от этого никто не застрахован. А ведь те, кто возмущался, не имели даже приближенной к Ларискиной, памяти. К Клавдии Ивановне Лариска проходила не три положенных месяца преддипломной практики, а скорее все шесть. И это дало свои результаты. Она часто думала, что было бы, если её прикрепили на практике к кому–нибудь другому.