Пока зацветали яблони

Вместе с Сурковой Лариска вызывала и её сына, так сказать, для общей кучи, одновременно понимая, что сама Суркова может, конечно, «навести», да что там, – даже организовать, а если там нужно предоставить реальную помощь? Сурков был плотненький, среднего роста, с коротко подстриженными русыми волосами, широко распахнутыми глазами бледно–голубого цвета, от чего они казались какими-то бесцветными, даже белыми. Короче внешность его на фоне маменьки была рядовой и неприметной. Выглядел он рохлей, отвечал на вопросы спокойно, но осторожно, тихим голосом, вздыхая, казалось думая про себя: «А что скажет маменька?» Лариска на него не наезжала, почему–то сразу сделав для себя вывод, что без этой самой маменьки он вряд ли на что-нибудь может решиться, а уж тем более, сделать. Ну, судимый, ну, трёхлетний срок. Но отбыл полностью. Правда, за грабёж, небось, по пьяни и по дури. Сам-то приговор она и не видела сначала, не было такой необходимости. Ох, как же она была права. Да разве возможно это было узнать в тот момент… Но, видимо, вот это и называлось тем самым чутьём, которое впоследствии так много раз её не подвело.

Расследуя дело, Лариска пришла к выводу, что официально богатыми людьми у них на тот момент были, так называемые, «меховики», то есть те, кто шил, а затем продавал меховые изделия, шапки в основном, конечно же, ну, разумеется, не считая учёных-гениев, творческой интеллигенции – артистов, художников, композиторов, да и то столичных, в основном. Шили и продавали, конечно, не только шапки, а всякие – разные свадебные шляпки, вязаные кофточки, платья, детские вещи и прочее. Но вот меховые шапки «шли» лучше всего. Тогда они были в моде, хотя у Лариски их никогда не было. Зимой она надевала либо связанную ею же шапчонку, либо цветастый Павлово-Посадский платок. Платки она бесконечно любила всю жизнь.

Заниматься пошивом шапок можно было в свободное от работы время, если ты, конечно, не пенсионер. В выходные, то есть в свободное от работы время, их успешно продавали на рынках. Два года назад был принят Закон об индивидуальной трудовой деятельности, который легализовал предпринимательскую деятельность, в том числе в сфере кустарно-ремесленных промыслов.

Как потом выяснилось, за два – три года обогатились многие.

– Проводникова, к начальнику, – радостно ухмыльнулся Мишаня, а точнее Михал Михалыч, просочившийся из соседнего кабинета сквозь узкую щель в двери, заглянув испить утреннего чайку, неся впереди себя на вытянутой руке свою бездонную чашку.

Ему разрешалось, так как его тёща жила через дорогу от райотдела, и в обед он часто приносил от неё совсем неплохие пирожки, не такие, как у Басё, но всё же. Тем более Мишане, как и Лариске, всегда требовалась компания для травли баек на публике, а Витька, с которым они трудились в одном кабинете, сменился с суток, так что выступать было не перед кем.

– Ну, началось, – важно констатировала Чередникова и выразительно посмотрела на Лариску, звучно, как любила, отхлёбывая из чашки.

– Угу, обучать будут. Постараюсь соглашаться, в смысле не хамить. Хотя Митрофаныч, вроде бы сказал, что подробности вечером. Что ещё нужно? Работать просто не дают. А, впрочем, меня все к нему сегодня приглашают, – картинно произнесла Лариска, пожав плечами и, сморщив нос.

– А в чём дело? Уже успела обложить кого-то с порога? Прямо у «дежурки» или на улице? – обращаясь к Лариске, радостно поинтересовался Мишка, прищурив сквозь стёкла очков глаза, шевеля усами и одновременно наливая кипяток в свою легендарную чашку.

Ну, собственно, для Мишани было не жалко и заварки с сахаром, не то, чтобы кипятку.

– Грабёж её раскрыли в соседней области, завтра в командировку. Допрашивать поедет, ну и всё остальное, если потребуется, – терпеливо объясняла Наташа. – Там эпизодов – жесть, мрак и ужас ужасный. Прокуратура расследует. Банда. Убийства. Чередникова сыпала краткой информацией, которой её снабдила Лариска, заводясь сама, понимая всю ответственность момента и одновременно почему-то свою к нему причастность.

Про грабёж знали все. Мишаня, разумеется, тоже, хотя его кроме дорожно – транспортных преступлений мало что интересовало. Это была его специализация.

– Ладно, сходим, – вдруг неестественно бодро ответила Лариска, тихонько допивая последний глоток и отодвигая чашку, а заодно и дело. – Соглашусь со всем, сделаю по-своему.

– Ну, вторник ничего не изменил, – внимательно и демонстративно посмотрев поверх очков, и загнув верхнюю губу, а заодно и, сведя брови к переносице так, как умел только он, осуждающе вклинился Михал Михалыч, при этом нахально запихивая в рот последнее печенье «курабье», одиноко лежавшее на сиротливом сером и безликом блюдце.

– Скажу больше, среда и четверг, не изменят тоже, – послав ему воздушный поцелуй, и, скривившись в грустноватой ухмылке в ответ, парировала Лариска.