Пока зацветали яблони

Не верилось, что всё закончилось. Всё, к чему привыкла, хотя того, к чему привыкла, уже давно не существует. Переступив через бежевую, провисшую от постоянной переноски домой томов уголовных дел, чего, конечно же, делать было нельзя, потёртую спортивную сумку, набитую старыми подшивками обвинительных заключений и ещё каких–то документов, так сказать, интеллектуальных трудов, брошенную в коридоре, которую, вернувшись с дежурства, притащила с работы, Лариска с усмешкой пробормотала: «Всё, что нажито непосильным трудом». При этом перед глазами нарисовался её трагический переход через распрекрасную лужу напротив подъезда, где, обречённо балансируя над бездной с увесистой сумкой, ей удалось устоять и свой интеллектуальный труд не уронить. Но, впрочем, в сумке было не всё её колоссальное накопление. Прогресс всё-таки шагнул, и основная часть документов, в том числе и обвинительных заключений, постановлений и всякого разного, хранились в компьютере. За компьютер ещё не выплачен кредит, составляющий для многих смехотворную сумму. Хотелось зареветь, но плакала она крайне редко – брала себя в руки. Самодостаточности Лариске было не занимать. Всё как обычно – выход нужно будет искать самой, и самое страшное только то, что невозможно исправить. Да что там, раньше в Ларискином детстве и сумок–то спортивных купить было невозможно, в связи с чем на все соревнования в другие города нашей необъятной Родины, она ездила с громоздким облезлым портфелем, да и то одолженным у двоюродной сестры.

А вот оружие, которое в фильмах и детективах при себе имеется у всех героических героев так и не смогла полюбить, да и стрелять из него не научилась. А, собственно, зачем? Рассказывали ведь всё не под дулом пистолета, а так, беседуя, как говорится, «за жизнь» под бесконечный дым сигаретки, которые Лариской разрешались, хотя сама она, на удивление подопечных, не курила. Как-то даже прокурор сказал ей, что это странно, когда женщина следователь не курит. Но он–то был из военной прокуратуры, Что с него взять? Военных она, мягко говоря, недолюбливала, из-за полного отсутствия чувства юмора, можно даже сказать, из–за малейшего намёка на этот самый юмор. Свою жизнь без так называемого «чёрного юмора» она представляла плохо, в связи с тем, что обладание им передалось по наследству. Прокурорские военные ничем не отличались от остальных. А как показала жизнь, следствие в этой самой военной прокуратуре, оставляло желать …

Вот Ольга стреляла хорошо, всегда на пять, почти тридцать, а зачастую, и не почти, просто тридцать. Рука была крепкая. А Лариска стреляла с двух рук, придерживая одну другой, в результате не попадала даже в молоко, ну то есть белую часть мишени. Несмотря на свой рост, маленькой рукой она не могла ни полноценно обхватить рукоятку, ни долго удержать прилично весивший пистолет. Силёнки не хватало. Куда только летели эти пули? Но мальчику, руководившему стрельбами, она каждый раз, как правило, надменно повернув голову в его сторону, снисходительно говорила, что стрелять не научил её именно он и, продолжая дальше, объясняла, что, в отличие от него, знает Уголовный кодекс и Уголовно-процессуальный, впрочем, тоже. После этого Лариска демонстративно, иногда называя своё звание, которое к тому времени на несколько ступеней превышало звание гуру огнестрельных баталий, покидала тир со своей законной «двойкой», стуча каблуками по металлическим узеньким ступенькам ведущей на свободу лестницы. Мальчик, конечно, пытался что-то возразить, но она поднималась быстро, не обращала на него никакого внимания, автоматически забывая о его существовании в тире, да, собственно, на планете тоже, а заодно прикидывала, кто бы мог поскоренькому подбросить её назад к незабвенному письменному столу, родному компу и чашке кофе. То есть в мыслях она была уже бесконечно далеко от нелюбимых ею мишеней и характерного запаха тира с плотным резиновым чёрного цвета покрытием, в связи с чем, ворошиловского стрелка не слушала, то есть абсолютно.

Но это было уже в Управлении, которое она так не любила с начала службы, а ведь на это были свои, крайне веские причины, но вынуждена была попроситься на работу именно туда у своего бывшего начальника в райотделе, как раз вовремя занявшего там весомый пост. Тогда многие из отдела туда перешли, но не расследовать, а давать методические указания. Это ведь проще. Как любил говорить тот самый начальник: «А тот, кто не умеет расследовать сам, учит это делать других». Но в то время он утрировал, а потом, собственно от истины это далеко не уходило. На работу она вышла, когда Машке не было и года. Нужно было выживать, а с дежурствами в райотделе она, да и кто другой, не потянули бы. В те времена в Управлении тётеньки не дежурили. Так получилось, ну и, как выяснилось потом, хорошо, что именно так. Всё бывает так, как и должно быть, в основном, конечно. Таких дел, которые расследовала в Управлении, в райотделе она бы не увидела. Бесспорно, мечты и выводы странные и всё же.