Пока живешь, душа, люби!..

Мне шел одиннадцатый год,
И не моя вина,
Что не дошел он — что его
Оборвала война.
Слепой, истошный вопль в овсе —
Шли танки с трех сторон,
Давили, били, рвали всех
Без всяких похорон.
На равных
Бой
И крик — ура!
Багряный след в овсе…
И на смерть бил, как били все.
И пропадал — как все:
Стреляю. Плачу. Кровь в зрачок.
Бью в башни, по крестам.
Но под разъездом
Казачок —
От пули в бок
Устал.
Устал… Усталости конец —
Убитых братьев зов.
И пил в одиннадцать сырец,
С багровою слезой.
Мне говорят:
«В стихах не плачь!»
И сразу вижу их:
Идет со шмайссером
Палач…
«Их шиссе!»[4]

— не живи!А я живу. Назло врагу,
Безликости назло.
Где плохо — плачу,
Не могу,
Пред павшими в долгу.
За каждый город и село,
За каждую семью —
В лицо запретчикам смеюсь
За всех, кого смело.
Я вправе говорить за всех,
За всю «братву-славян»!
Кто, ворогу кадык сломя,
Шел под Анадырь
В снег.
Пришел или остался там
Без почестей и дат.
И честь, и память их свята —
Я сам из тех солдат.

Ирина

Полстолетья кружится
Граната волчком.
Ты упала
На жесткую наледь
Ничком
В сорок третьем,
Весной
Меж гранатой и мной…

«Боль безъязыкой не была…»

Боль безъязыкой
Не была.
Умеющему слышать — проще:
Когда молчат колокола,
Я слышу звон
Осенней рощи.
Я помню —
В зареве костра
Гортанные чужие речи,
Что миром будет
Править страх,
Сердца и души искалечив.
Так будет длиться —
К году год,
Чтоб сердце праведное
Сжалось,
Любовь
Навечно отомрет,
И предрассудком
Станет жалость…
Но дух мой верил
В высший суд!
Я сам творил
Тот суд посильно,
Чтоб смертный
Приговор отцу
Не подписать
Рукою сына.

Пехота

…За сто шагов до поворота,
Где Ворскла делает дугу,
Далекой осенью
Пехота
С землей
Смешалась на бегу.
И стала тихой и свободной,
Уйдя в прилужья и поля
Сырой земли
С преградой водной
У деревеньки Тополя.
Подбило память серой льдиной:
Я здесь и плакальщик, и гость.
За все-про все —
Надел родимой,
Земли моей
Досталась горсть.

«Для кого и зачем…»

Для кого и зачем
Из сегодня,
Спотыкаясь
О память и явь,
Я бегу
Под горящую
Готню
По разбитым
Осенним полям?
Через смерть,
Через сжавшийся ужас…
Может, где-то
Не все сожжено.
Может, снова кому-то я нужен
С индпакетом,
С краюхой ржаной…
Обгоревшее
Детское счастье!
Батарейный накатистый гул.
Строевые сибирские части
С чернотою
Запекшихся губ.
Отболели
И зажили раны.
И не пахнет
Нагаром в стволе.
Но дымится
Земля под ногами —
Десять лет,
Двадцать лет,
Сорок лет.

«Живых из живых вырывали …»