Покаяние

Хоакин вздохнул. История имеет свойство повторяться, и демократия у него на родине никогда не знала особой стабильности, но сколько еще раз им придется обсуждать перспективы жизни при диктатуре? Когда же наступит предел?

– А как там расследование? – Паула не дала ему уйти в рефлексию.

– Какое…

– То самое. О котором ты днем говорил. Добился, чего хотел?

Похоже, легких тем для разговора сегодня не будет.

– Нам пришлось его закрыть.

– Как жаль.

– Да. Жаль.

В гостиную вбежал Соролья.

– Я пошел, – объявил он.

Опыт и Паула научили Хоакина не лезть в дела племянника. Она называла мужа слоном в посудной лавке – Хоакин старался не обижаться. Он взял с кофейного столика Un mes con Montalbano[54]. Может, получится отвлечься на книгу.

– Весь Большой Буэнос-Айрес вышел на улицы! – воскликнул Соролья.

Хоакину представилось, как племянник пару минут назад стоял у себя в комнате, расправив плечи, и репетировал свою речь, чтобы убедить Паулу его отпустить. Уже ведь совсем взрослый. Какому нормальному мужику нужно разрешение, чтобы выйти из дома? Неужели они слишком привязали его к себе? Тут половина аргентинцев прошла через то же, что и он, и ничего, держатся.

– Мы с твоим дядей…

Хоакин не возражал, чтобы Паула говорила и от его имени.

– …считаем, что тебе лучше сегодня остаться дома.

– И уж точно не соваться в центр, – добавил Хоакин, не поднимая глаз. Надеюсь, boludo, ты успел насладиться сегодняшним утром, потому что больше тебе маршей пустых кастрюль не видать.

– Да и вообще в Буэнос-Айрес, дорогой, – смягчившимся тоном добавила Паула.

– Безо всякой причины? Просто «нельзя» и все?

– Не спеши, Соролья. Дай договорить.

– Извини, – тут же сказал он.

– Спасибо. – Паула выдержала паузу, собираясь с мыслями.

Сколько же терпения нужно с этой молодежью!

– Так вот. Во-первых, ты нарушишь комендантский час – разве по радио об этом не предупреждали?

– Плевать мне на комендантский час, – сказал Соролья.

Похоже, почитать книжку тоже не получится.

– Да и всем на него плевать, во всяком случае сегодня. На улицах сейчас многотысячные толпы…

– И вот мы подошли ко второй причине: мы переживаем, что… что…

Хоакин тут же понял, к чему она клонит.

– Тебе ведь тяжело находиться в толпе, – наконец произнесла Паула. – Ты сам не боишься? Мы же буквально на днях обсуждали с тобой, что для того, чтобы повысить осознанность, нужно выставить границы. А это означает, что не следует – как это называется? – блокировать обоснованную тревогу, вызванную внезапным импульсом. Как по-твоему?

Где она только таких слов нахваталась? Наверное, из тех книжек, которые и ему подсовывала, но Хоакин не признавал популярной психологии. Он покосился на Соролью. При упоминании о своих особенностях парень прикусил губу.

– Мы сейчас на военном положении. А это значит, что речь не только о толпах, – продолжала Паула. – Вполне могут произойти… инциденты, querido[55].

– Инциденты? Это точно твои слова? Больше похожи на его.

Хоакин не взглянул на племянника, но живо представил, как Соролья гневно кивает в его сторону.

– Думаешь, полиция опять за свое возьмется? Применит грубую силу против безоружных граждан? Что-то не припомню, чтобы тебя раньше это тревожило. А сегодня вот напугало, потому что этим безоружным гражданином могу оказаться я? Двойные стандарты!

– Соролья, – одернула Паула. Она догадывалась, что Хоакин уже оставил попытки дочитать страницу.

– Люди собираются на каждом углу, – упрямо продолжал Соролья. – Все мои знакомые вышли на улицы.

– Может, пора сменить круг общения? – язвительно спросил Хоакин.

Паула глянула на него.

Знаю, знаю. Помощник из меня никакой.

Она снова обратилась к Соролье:

– Будут и другие марши пустых кастрюль.

Соролья раздраженно вздохнул. Видимо, доводы тети его нисколько не убедили.

– Вот так и воцаряется диктатура! Сперва – военное положение. А дальше? Нужно все это остановить, пока еще не поздно! Вы что, не понимаете? Речь уже не о том, чтобы колотить по кастрюлям да сковородам! Нужна революция! Сегодня же! – Соролья все больше распалялся, отчасти от собственных слов, а отчасти потому, что этот бесстрашный боец не осмелится ступить за порог без одобрения Паулы – удивительно, до чего он ее боготворит. Пока что победа была на ее стороне: она улыбнулась и кивнула, скрестив руки на груди. Обычно после такого разговор заканчивался, а Соролья возвращался к себе в комнату. Но Хоакин видел: племянник понимает, к чему все идет, и в отчаянии от того, что не может ее убедить. Еще чуть-чуть – и тревога заставит его перейти черту.