Немного спустя как заказ Годоя был исполнен, фавориту пришлось бежать от восстания, и его коллекция была конфискована инквизицией. В описи этого собрания картин, которую стало возможно произвести только после антиклерикальной революции 1834 года, оба полотна Гойи получили своё сегодняшнее название. Существует правдоподобная версия, по которой работа была заключена в механическую двойную раму. Во внешней раме помещался портрет женщины, которая выглядит, как мадридская маха
; по аналогии с более известным сегодня словечком мачо, определяющим мужчину, маха обозначала тот роковой тип красавицы в испанском, или цыганском, стиле, который в XIX веке сделали знаменитым такая героиня, как Кармен, или такие знаменитые актрисы, как Лола Монтес (любовь к которой привела баварского короля Людвига I к свержению) и Паива (один из символов Прекрасной эпохи). Поворот рамы открывал за портретом другое изображение этой женщины, обнажённой и как бы символизирующей Венеру. В отличие от более классических, повёрнутых спиной к зрителю, фигур Венеры работы Тициана или Веласкеса, тело женщины изображено здесь самым внимательным образом, с холодком откровенности, который противоречит яркому портрету махи во внешней раме. Так или иначе, то отличие света от тени, которое имеется между двумя картинами, делает существование общей рамы важной, хотя не обязательной деталью. Можно считать, что в основу такого образцового произведения высокого искусства, как аллегорическое изображение Венеры, Гойя положил тот сарказм и тот элемент загадки, которым отличались популярные в его времена картинки с двойным дном, просвечивающие карты, табакерки и другие вещицы с секретами.<1998>Русская исповедь
(об отношении к наркотикам в русской литературе
)Пожалуй, крупнейшим литературным событием времён русской «гласности» на рубеже 1990‐х годов стал «Роман с кокаином» М. Агеева. Эта честь принадлежит русскому журналу «Родник» и Дмитрию Волчеку, который сопроводил роман, печатавшийся на его страницах, статьёй о «загадочном господине Агееве». Когда я пишу о «литературном открытии», я имею в виду не столько значение книги в обиходе литературоведа, сколько просто успех у интеллигентного читателя и, значит, моду. Когда «Роман с кокаином» стал доступен, он сделался модной книгой.
Версия, согласно которой эта книга может стать скрытым под псевдонимом и потому ранее неизвестным романом Владимира Набокова, – а в глазах многих именно Набоков представляет собой единственного мирового
русского писателя XX века, – усиливала, но не определяла этот интерес. Для читателей это прежде всего – «роман с кокаином». М. Агеев – едва ли не первый русский писатель, который в 1934 году вынес название наркотика в заглавие своей книги, и он, безусловно, один из очень немногих русских авторов, которые привлекали внимание к этой теме. Теперь, когда можно с достаточной степенью уверенности считать, что «Роман с кокаином» – это единственная книга Марка Леви, написанная и изданная в пору жизни этого человека, которым пока что интересовались немногие в эмиграции, – воздействие очевидного псевдонима, за которым читатель обычно склоняется видеть интимный человеческий документ, не стало меньшим. Псевдоним М. Агеев на обложке книги с запретным привкусом сродни анониму. По сути дела, Марк Леви – Агеев – это такой характерный русский автор второй четверти XX века, чья книга приходит к нам из неизвестности и указывает в неизвестность: человек действительно сродни героям Набокова. Это одиночное имя и книга, которая стоит особняком в русской литературе.