Покажи мне свой мир (СИ)

Двое малышей… Конечно, глупо рассчитывать, что хоть один из них будет омегой, раз уж тут они рождаются с периодичностью раз в двадцать лет. И всё равно — что может быть лучше, чем двое детей, когда ждал всего одного? Это, конечно, вдвое больше забот, но и вдвое больше радости. А какие они будут? Два лысых чешуйчатых сорванца? Или от меня унаследуют непокорные, вечно спутанные волосы? Ах, да какая разница? Какими бы ни были, буду любить их. Так сильно, так крепко, как никого никогда. Никого? Мой взгляд скосился на улыбающегося альфу, и я подумал, что любить их буду так же сильно, как их шебутного папашу.

— Глэйд… — я понял, что так и не сказал ему самого важного.

— А? — он оторвал взгляд от моего округлившегося живота.

— Я люблю тебя. Слышишь? Я люблю тебя и останусь с тобой. Научи меня жить так, как ты. Покажи мне свой мир. Я приживусь, обещаю. Знаешь, как кот, который долго не может привыкнуть к новому дому, а привыкнув, уже от него не откажется. Ах, да у тебя же никогда не было кота. Ну ты ведь всё равно меня понял, да? — за всё время моей тирады альфа не прекращал поглаживать меня по животу, ласково улыбаясь.

— Я понял тебя. Понял. И я тебя люблю, ласточка, — на этот раз я только улыбнулся ласковому прозвищу. — Я рад, что детей будет двое. Спасибо тебе.

— Пожалуйста, — я пожал плечами и хихикнул, — мне не трудно. Это тебе ещё пять месяцев терпеть мой характер и предродовые истерики.

— Уж потерплю, не переживай.

POV Автор

Альфа и омега, нежно ворковавшие в полутёмной палате больницы, не подозревали о том, что творилось в городе людей, а точнее в домишке Дюка, оставленного несколько месяцев назад в полном одиночестве. Внезапное исчезновение мужа альфа мог бы объяснить чем угодно, только не тем, что он по своей воле вернулся к мутантам. Недалёкий по своей натуре, Дюк никогда бы не подумал, что Бэлл мог слышать разговор о предательстве, а потом притвориться спящим.

Нельзя сказать, что альфа был привязан к супругу, но всё же пять лет совместной жизни наложили свой отпечаток на его мировосприятие, и он не очень представлял себе, как будет жить без «хозяйки в доме». Тяжёлый крестьянский труд всем своим тяжким бременем обрушился на не очень-то выносливые плечи Дюка, и тот, обременённый, одинокий, понятия не имеющий о судьбе единственного близкого человека, терзаемый угрызениями совести, начал выпивать, и вот уже несколько месяцев не проводил вечера без стакана крепкого, но дешёвого алкоголя. Хозяйство постепенно приходило в запустение, куры передохли одна за другой — какие от голода, а каких собаки местные задрали. Обширный огород порос сорными травами, уже достававшими невысокому Дюку до середины бедра, цепная собака околела от голода, потому что хозяин, не обращая внимания на истошный лай, даже воды не наливал, что уж говорить о еде.

И так не отличавшийся могучим телосложением, Дюк, истощённый постоянным недоеданием и пьянством, сам начал превращаться в развалину: спина согнулась, сизая щетина оттеняла бледные впалые щёки, волосы клочьями нависли над низким лбом, походка стала нетвёрдой и шатающейся, пальцы мелко дрожали то в пьяном угаре, то от похмелья. Соседи сочувствовали молодому опустившемуся альфе, списывали его пьянство на скорбь по пропавшему мужу, но те одиннадцать альф из отряда, который бросил Бэлла в пустыне четыре месяца назад, прекрасно понимали, в чём истинная причина грехопадения Дюка.

Никакие уговоры, никакие дружеские советы и увещевания не способны были вытянуть альфу из запоя и глубокой депрессии. Постепенно друзья бросили свои бесплодные попытки и вернулись к своей жизни, изредка заходя в пропахшую плесенью хибару, чтобы убедиться, что Дюк всё ещё жив.

Предоставленный самому себе, ничем не занятый, постоянно находящийся в пьяном чаду, Дюк всё больше и больше думал о том, что же произошло четыре месяца назад. Появившихся около месяца назад альф-мутантов он видел только издали, и воспалённый разум не смог отличить их от обычных людей. Для Дюка, в отличие от всего остального города, не существовало никакого Нижнего Шеридана, где жили вполне человекоподобные существа, а слово «мутант» всё ещё живо рисовало в воображении мерзкого урода, живущего, как зверь и жрущего человечину. Никто в городе не утруждал себя длительными разговорами с «выпивохой», как его теперь называли, и новости ему особо не откуда было узнавать. Однако череда жестоких убийств в пустыне не могла укрыться от него и только уверила в мысли, что выродки из Буффало бесчинствуют.