Джер пришёл нескоро, и всё время, проведённое наедине с мужем, Бэлл пытался умаслить его, разжалобить и заставить улыбнуться, но мутант был зол, почти не разговаривал, пару раз прикрикнул на омегу, и тот, наконец, замолк. Чувства, обуревающие человека, были двоякими: с одной стороны он был рад, что сумел выпросить разрешение увидеться с Дюком, с другой понимал, что как-то неправильно из-за жалости к бывшему мужу ругаться с нынешним. Неловкое молчание между супругами прервал заявившийся, наконец-то, Джер. Глэйд, не расположенный к разговорам, бросил коротко: «Присмотри за ним, пока он будет говорить с этим полудурком».
В палате, куда поместили Дюка было прохладно и светло. Альфа сидел на постели, одетый в больничную голубую рубаху, и рассеянно смотрел на свои руки. Резко открывшаяся дверь напугала безумца, и он, вздрогнув, отпрянул от двери, выставляя вперёд руки, но, признав в одном из вошедших Бэлла, счастливо улыбнулся.
— Бэлл! Это ты… — казалось, альфа не знает, что говорить, но его сияющее радостью лицо смутило и испугало омегу.
— Да, я. Что с тобой произошло? Как ты оказался в пустыне ночью? Разве ты не знаешь, какие монстры рыскают по ночам?
— Монстры? Да, да, в Буффало монстры, но туда-то я и шёл… Я думал, что ты там…
— Дюк, в Буффало давно никого нет. Здешние мутанты истребили тамошних, там пусто теперь. Весь Шеридан это знает, почему же ты не знаешь?
— Шеридан, Шеридан… Мы не в Шеридане?
— Нет. Дюк, ответь — зачем ты ходил ночью в пустыне?
— Я должен признаться тебе, Бэлл… Ты простишь меня? Простишь? Я… я такая сволочь… Я не знаю, что на меня нашло тогда… Я просто… — альфа начал всхлипывать, по его щекам, покрытым щетиной, покатились крупные слёзы, — это я, понимаешь? Я бросил тебя! Одного, в пустыне, на растерзание плотоядным тварям из Буффало…
— Я знаю, всё знаю. Дюк, в Буффало никого нет.
— О, ты знаешь? Я так виноват… так виноват перед тобой, — Дюк протянул к бывшему мужу руки, но тот отступил на шаг. — Ты не простишь меня? — в голосе альфы звучала такая горечь и боль, что сердце омеги дрогнуло.
— Такое нельзя простить. Ты бы не простил. Это я могу только забыть, и то мне придётся постараться. Хотя, надо сказать, ты всё же оказал мне услугу — именно благодаря тому, что ты сделал, я здесь.
— Ты здесь… Ты носишь ребёнка? Моего? — на лице альфы мелькнула надежда.
— Нет. Я ношу ребёнка своего истинного альфы. Прости, но для тебя не новость, что мы с тобой, хоть и прожили бок о бок пять лет, никогда друг друга не любили. А здесь я нашёл того, кто предназначен мне свыше, понимаешь?
Дюк замер. В его больной голове не укладывалось, что мутанты — симпатичные ребята, и он пытался осознать тот факт, что омега мог добровольно остаться жить с монстром. Бэлл заметил его замешательство и недоверие и постепенно начал понимать, что что-то объяснять Дюку бесполезно. Омега ещё не понял, что его бывший муж спятил, но постепенно становилось всё более и более очевидным, что он не воспринимает ничего из того, что ему пытаются втолковать. Бэлл растерянно переглянулся с Джером, который тоже был слегка удивлён, и снова обратился к Дюку.
— Эй… — омега рискнул подойти ближе и положить руку на ссутуленную спину, отчего безумец крупно вздрогнул, — слушай, чем я могу тебе помочь? Скажи, зачем ты шёл в Буффало?
— Я искал тебя… Я думал, что если найду тебя, спасу, верну домой — ты простишь меня.
Бэлл тихо выдохнул, не находя слов, чтобы ответить на это нелепое, но трогательное признание. Искал? Пытался спасти? Но зачем же? Неужели и правда раскаивался и терзался угрызениями совести? Омега искал причины, которые толкнули бы Дюка подвергнуть жизнь опасности ради уже один раз преданного мужа.
Альфа сидел тихо, глядя в сторону, нервно сжимая и разжимая пальцы. Вообще все его движения были нервными, порывистыми, выдающими полное отсутствие контроля над собственным телом. Бэлл и Джер снова переглянулись, и на этот раз в глазах обоих промелькнула одинаковая мысль о безумии. Дюк дрожал всем телом, начал бессвязно бормотать, и когда омега подошёл к нему поближе, чтобы утешить, резко подался вперёд, обхватил его за талию и, уткнувшись лицом в круглый живот, разрыдался. Растерянный Бэлл погладил его по седой голове, прошептал несколько ласковых слов, склонив голову набок, и постепенно рыдания прекратились. Подняв заплаканное лицо к Бэллу, безумец заискивающе заглянул ему в глаза.
— Ты ведь не бросишь меня? Не оставишь одного? Я боюсь… Эти глаза, знаешь? Такие пустые, холодные… мёртвые глаза покойника… Они всегда следят за мной! Понимаешь? Он смотрит на меня и спрашивает, за что я бросил тебя… А я не знаю, понимаешь? За что?
Пальцы Дюка судорожно сминали рубашку омеги, чтобы не отпустить, не дать отвернуться и отпрянуть. Но Бэлл не собирался уходить — на его лице изобразилось такое сострадание, что и лицо сумасшедшего просветлело.
— Не бойся, я не оставлю тебя. Всё будет хорошо, ты веришь мне? Я поговорю с Глэйдом, спрошу его, что с тобой делать, но пока ты не поправишься, будешь у нас, ладно?