Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране

В 1985 г., будучи уже дипломатом, я приехал из Исфагана в посольство. В тот период советско-иранские отношения были перенакалены. В Тегеране наши находились в ожидании очередного нападения. Ребята предельно устали. Меня попросили подежурить в приемной посла и заняться скопившейся рутинной работой — переводом писем и нот иранского МИДа. Я присел за широкий стол, заваленный стопками документов и уставленный телефонами, и стал разбирать бумаги. Работы было действительно много. К тому же большая часть корреспонденции, в силу упомянутых обстоятельств, содержала каверзы и завуалированные оскорбления, что портило настроение. Помимо этого постоянно звонил городской телефон, по которому несколько одних и тех же голосов на неграмотном персидском языке сообщали, что они «отымеют советскую маму»! «Алло, это посольство русских? — спрашивал голос. — Я твою маму... я твоего папу!..» Реагировать адекватно было категорически запрещено. По инструкции полагалось молча выслушать, дать выговориться и только после этого повесить трубку. Таким образом подчеркивались наше спокойствие, выдержка и безусловное превосходство над невидимым противником.

На столе стояло три городских телефона. Они непрерывно трещали и требовали ответа. Один из них, не угадаешь какой, с периодичностью в пять-шесть минут разражался похабнейшей бранью. Было понятно, что это не «глас народа», а местные спецслужбы компостируют мозги. Приемчик несложный, дешевый, но действенный. Любой нормальный человек в конце концов выйдет из себя. А на следующий день за телефоны сядет новый сотрудник посольства и тоже получит свою порцию желчи. Такая вот дрянь.

В середине дня я коротко доложил об этих звонках послу и офицеру безопасности (так положено) и получил указание — терпи!

Мое молчание возмущало и распаляло звонивших: «Алло, это посольство русских? Чего молчишь?! Обосрался?!» И затем — известная уже тирада.

Настал вечер, кончился рабочий день, здание посольства опустело, но телефон в приемной продолжал звонить без умолку. Эта гнусь тянулась уже четырнадцать часов. И я подумал: «Чем я рискую? Рядом ведь никого уже нет». Одновременно в памяти промелькнули: Ахваз, стройка, дымовая труба.

Алло, посольство русских?

Да, посольство.

На той стороне произошло некоторое замешательство — я говорил без акцента, это дезориентировало. Но все-таки после короткого интервала оттуда вновь прозвучало: «Маму!.. Папу!..»

Я спокойно все выслушал и, когда он выдохся, вежливо спросил: «Ты все сказал?»

На той стороне снова возникла пауза, и совсем уже нерешительно: «Ну да... А что?»

Кейфуешь?

Ну, кейфую... А что?

Хочешь послушать, что я скажу?

Ну, скажи.

Запоминай! Я тебе так в жопу вставлю, что у тебя пупок мхом покроется!!!

В трубке возникло гробовое молчание, потом ее аккуратно повесили. Я же забарабанил кулаками по груди вроде Кинг-Конга и победно взревел. И в этот момент шестым чувством вдруг ощутил чье-то присутствие за спиной. Обернулся. Сзади, в раскрытых дверях своего кабинета, стоял Вил Константинович Болдырев, Чрезвычайный и Полномочный посол Союза Советских Социалистических Республик в Исламской Республике Иран. Невероятно! Откуда он взялся?! Все ведь давным-давно ушли?! Но вычислять было поздно, катастрофа произошла! Болдырев владел персидским, как русским, и это обстоятельство ставило жирный крест на моей карьере. Мне ясно представилось падение тела с высокой скалы в глубокую пропасть.

Болдырев смотрел на меня поверх приспущенных на нос очков. В его взгляде читалась заинтересованность профессионала, в руках он держал карандаш и блокнот.

— Ну-ка, ну-ка, — произнес посол, — повторите, пожалуйста, как вы сказали?

А В ЭТО ВРЕМЯ В ИСФАГАНЕ

МЕСТНЫЕ МУЛЛЫ...

На первом этапе исламской революции иранскоедуховенство вело бой на два фронта: против внешнихврагов, где всегда сохраняло единство, и одновременномежду собой.

Раздоры в своей среде муллы скрывали, но делатьэто было непросто, поскольку их свара подчас принималасвирепые формы.