Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране

Надо понять состояние этих людей. Они прилетели из войны. На этой войне, в каких-то сорока километрах отсюда, каждый день убивали. Чем Иран в этом смысле лучше Афгана, ребята не знали. Но знали отлично, что плен — это лютая смерть, в пытках и муках: отрежут язык, нос, уши, яйца, живьем сдерут кожу. Так было на той войне, откуда они прилетели. Они считали, что будут убиты, но хотели от пули в бою.

Захват самолета начался ночью. Его со всех сторон осветили прожекторами, открыли отчаянную автоматно- пулеметную стрельбу в воздух, закидали дымовыми шашками, пустили слезоточивый газ. Наши, ослепленные газом, задыхающиеся, стали выпрыгивать наружу. Их били прикладами и вязали. Внутри самолета остался штурман — виновник ошибки. Он застрелился.

Их везли в Тегеран с завязанными глазами, допрашивали в контрразведке, тоже не снимая повязок.

И вдруг решили освободить (?!) Да еще вернуть самолет!!!

Причем без шума: ни тебе прессы, ни ТВ. Только одна заметка в «Джомхурие эслами» со ссылкой на общее мнение имама, президента, председателя меджлиса и премьера: «Мол, это не "таджавоз", а "воруде эштебахи"», т.е. не агрессия, а ошибочный залет.

Уникальный исход! Чтобы иранские лидеры, ярые антисоветчики, отказались от такого подарка?!

Поразительно! Для непосвященного — полный туман. Но были причины: в это время иранцы зондировали почву для тайных переговоров, хотели в обход эмбарго купить у нас «Тюльпан» и «Гвоздику»[48].

Я прибыл в Тегеран по срочному вызову. «Полетите в Заболь, — сказал мне посол, — это ваш консульский округ. Надо забрать самолет. В принципе обо всем договорились, осталось только перегнать машину в Союз. Но все же будьте там осторожны, сами знаете, это — Гуляйполе.

Легко сказать: «Слетайте в Заболь», хорошо бы знать, как оттуда вернуться?

Маленький, богом забытый Заболь находится в провинции Систан и Белуджистан. Это юго-восток Ирана, пустыня и горы, стык границы с Афганистаном и Пакистаном. В те годы там проходили наркопути.

Афганские племена напрямую через Иран тащили зелье к Заливу, где арабские «доу»[49], оснащенные моторами торпедных катеров, перевозили его в Эмираты[50]. Племена не знали слова «граница». Это были их кочевые земли. И подчинялись они только собственным шейхам. Идет караван: сотни верблюдов с тюками, несколько тысяч диких людей. У всех стволы: английские «лиметфорды» столетней давности, наши «калаши», станковые пулеметы, РПГ, безоткатные орудия. Кому придет в голову встать на пути каравана?

Была и другая достопримечательность края. С иранской стороны вдоль афганской границы натыканы десятки тренировочных лагерей. Там проходили подготовку отряды афганской вооруженной оппозиции.

Центральные власти контролировали обстановку в этом районе процентов на тридцать, не более.

Это, пожалуй, всё, что мне было известно о месте предстоящих действий. Получить более развернутую информацию не представлялось возможным. После Афанасия Никитина в ту глушь из наших никто не забирался. Спросить было не у кого.

Из Тегерана в Заболь прямых рейсов нет. Лететь предстояло до Захедана, это центр провинции, а оттуда непонятным образом добираться до места. Мне выдали командировочные, на которые можно было купить три бутерброда, немного денег «под отчет» и письмо с гербовой печатью о том, что я полномочен принять у иранцев заблудившийся АН.

Перед отлетом я встретился со своим тегеранским коллегой, Саней Балакиным, зав. консульским отделом посольства. Он только что опрашивал наших ребят, освобожденных из контрразведки, и знал обо всем в деталях. Сейчас занимался отправкой людей и тела погибшего штурмана. «Ты прикинь там, на месте, если удастся, — попросил Саня, — сам ли он застрелился?»

Плана действий у меня не было. Чего сочинять, когда ничего неизвестно. В этих случаях решают по обстановке. Первое, что увидел, когда приземлились, — пасдара на летном поле. Он проверял документы у спускавшихся пассажиров. Ну вот и ответ на вопрос «с чего начинать?».

Подошел к пасдару, спросил, где у них штаб. Пасдар нахмурился: дело в том, что я говорил по-персидски, как местный, внешне тоже не отличить, но одет был в добротный английский костюм и белую рубашку с галстуком.

В совокупности по канонам революционного времени это — измена. Понимая причину, я объяснил, что я не иранец, а «шурави», и показал документы. Парень остолбенел. Он начал оглядываться по сторонам, готовясь увидеть новые русские самолеты с десантом. Крутил головой минуты две-три, проверил небо, землю и горизонт. Наконец, убедившись, что я совершенно один и вышел из тегеранского «Боинга», бормоча что-то под нос, как мне послышалось, про чертей, повел меня к зданию аэропорта.

Стороннему человеку трудно понять всю прелесть момента, поэтому поясню: явление наших военных и дипломата в том уголке земного шара в те годы можно сравнить разве что с нашествием инопланетян — страшилок из современного блокбастера про крушение мира.

В штабе Корпуса долго куда-то звонили, выясняли, кто я такой. Получив подтверждение, дали джип и охрану, и мы тронулись из Захедана[51] в Заболь.