Похищение Быка из Куальнге

В эпоху, когда оформились как праварианты, так и собственно дошедшие до нас тексты, проявлялась и другая заметная тенденция. Уже замечалось, что в некоторых развитых эпосах структуры мифологического мышления иногда выступают даже более отчетливо, чем в архаической эпике, хотя последняя бесспорно и ближе к мифу{426}. По всей видимости, это может хотя бы частично объясняться тем, что на стадии сложения национального героического эпоса появляется особая нужда в смысловых структурах, позволяющих придать материалу более общее и полнее отвечающее современным стремлениям значение. Однако при явной деархаизации многих элементов эпоса, эти смысловые структуры могут черпаться только из представлений, характерных для космологического, а не исторического сознания. Иными словами, в поздний, если можно так выразиться «предысторическнй» период, мы можем наблюдать своеобразно выраженное возрождение древних форм мышления. Хотя в таком ракурсе ирландский эпос еще не привлекал внимания исследователей, есть основания думать, что его пример подтверждает сказанное.

Прежде всего, появляется возможность если не объединить, то как-то согласовать две основные описанные выше точки зрения на содержание саги «Похищение Быка из Куальнге» – условно говоря, историческую и мифологическую. Серия героических сказаний о Кухулине, совершенных им величайших подвигах и перенесенных испытаниях оформлялась в национальный эпос на фоне главного и придающего всем им смысл деяния – защиты величайшего сокровища Улада, быка Дайре. Этот основной, проходящий сквозь все им совершенное подвиг, был заложен в самом имени Кухулина и истории о том, как он его получил. Еще мальчиком он направляется по следам свиты короля Конхобара и вынужден схватиться с чудовищным псом, который стережет стада и богатства, принадлежащие кузнецу Кулану{427}. Победив пса и тем самым оставив владения кузнеца беззащитными, он дает обязательство до определенного времени самому вместо пса нести сторожевую службу. Вся судьба Кухулина, но уже разворачивающаяся на фоне целого королевства, служит своего рода исполнением этого взятого обязательства – ведь именно он один, когда все уладские воины и сам Конхобар поражены странной болезнью{428}, защищает границы своего края и оберегает от угона стада уладов и самого Быка, Донна Куальнге. Весь героизм и мужская сила, которой временно лишены герои королевства, сосредотачиваются в Кухулине и служат порукой сохранения величайшего достояния королевства. Тема защиты его рубежей от войск королевы Медб давала идеальную возможность нанизывать один на другой подвиги-поединки юного воина. За редким исключением (так, бой с Фер Диадом по единодушному мнению исследователей существовал как совершенно самостоятельное повествование и в саге является интерполяцией) трудно сказать, какие из этих подвигов принадлежали к основному ядру сказания о «Похищении», но это не меняет существа дела{429}.

Однако и здесь упоминавшиеся выше братья Рисы правы, тема похищения Быка в основе своей мифологична. Характерно, что ни в одном из вариантов саги, кроме содержащегося в Лейнстерской Книге, нет вводного эпизода (спор Айлиля и Медб), объясняющего мотивы предстоящего похода на Улад. Происхождение его неясно, однако можно предположить, что составитель текста Лейнстерской Книги ввел его, дабы придать единство и рациональное обоснование всему последующему изложению. Стремясь к созданию цельного и свободного от противоречий повествования (см. ниже), переписчик хотел дать логическую связку между двумя осознанно или неосознанно ощущавшимися им уровнями текста.

Многие исследователи отмечали заметную фрагментарность структуры «Похищения Быка из Куальнге», причем высказывались даже мнения, что гений ирландского народа лучше реализуется в короткой истории со сжатым сюжетом, чем в пространном и многоплановом повествовании{430}. Действительно, по своему объему «Похищение» стоит особняком в ирландской традиции, прославленной десятками саг относительно небольшого размера. Между тем, говорить об особенностях национальной ирландской культуры здесь не совсем уместно, ибо даже сравнение сохранившихся версий эпопеи убеждает нас, что она не была случайным явлением, а логически продолжала развитие традиции. Фрагментарность же саги, ее структура, словно образованная из множества отдельных кирпичиков, объясняется тем, что она находилась в становлении, завершающий этап которого в силу самых разнообразных причин так и не наступил. Это развитие наблюдается не только на уровне циклизации различных эпизодов, но и на уровне многопланового смыслового пространства саги.