Похищение Пуха

– А мы думали, вас русалка утащила! – радостно сообщила Алёна.

– Я замёрз. Дров тут рядом нет совсем. Пришлось в лес идти, – объяснил своё отсутствие Лепот и, обламывая у дерева ветки, стал раздувать и подкармливать огонь.

Потом ненадолго отлучился к своему чемодану, немного повозился в нём и вернулся с йодом и ватой. На руке у него алела длинная царапина. Лепот сказал, что она от колючей проволоки, которую какой-то неумный человек протянул в лесу. Алёна с большим удовольствием помазала царапину Лепота йодом.

К восьми утра последние сони из гавриловского рода вылезли из палатки. В солдатском котелке папы уже приготовилась гречка, в которую он щедро добавил две банки тушёнки. Ещё через полчаса опять появился мальчик на велосипеде, а за ним четыре лошади. На этот раз мальчик был уже без хворостины, зато с верёвкой и колышком. Одну из лошадей он привязал, а остальных оставил непривязанными.

Пока мальчик камнем вбивал в землю колышек с верёвкой, Саша топтался рядом и давал ему ценные указания. Мальчик посматривал на Сашу снисходительно. Ему было лет девять. Он был невысокий, плотный, как гриб-боровик, и очень деловитый. Настоящий маленький богатырь. Саша казался с ним рядом тощеньким кузнечиком.

– Ты из Соколиного? Как тебя зовут? – спросила Катя.

Маленький богатырь некоторое время поразмыслил, не является ли эта информация с какого-нибудь боку секретной. Потом ответил, что он из Соколиного и зовут его Евпатий.

– Ого! Какое у тебя имя! – воскликнул папа Гаврилов. – В честь рязанского богатыря?

Евпатий кивнул, но с достоинством, как бы подчёркивая, что рязанский богатырь сам по себе, а он сам по себе.

– А ещё у нас есть Аскольд, Демид, Добрыня, Предслава, Мстислава и… Шурик! – сказал он.

Имя «Шурик» Евпатий произнёс несколько застенчиво, как бы сознавая, что оно выбивается из общего ряда.

– Шурик, конечно, старший? – спросил папа – и угадал. Уже через пару минут из разговора с Евпатием выяснилась такая картина.

Жили-были питерские студенты Маша и Антон, учились они кораблестроению, и построился у них мальчик Шурик. Ну Шурик и Шурик, мальчик и мальчик. Рос себе и рос. А потом прошло четыре года, студенты доучились, попутно увлеклись историей, и один за другим родились у них Аскольд, Демид, Добрыня, Евпатий, Предслава и Мстислава. Ну а Шурик так и остался Шуриком, хотя мама, чтобы Шурику не было обидно, изредка называла его «Александэр».

– А как вы в Крыму оказались? Папа в Севастополе корабли строит? – спросил Петя.

Евпатий поскрёб ногтями щёку.

– Нет. Он корабли не строит. Он щиты делает, мечи всякие, наконечники копий, – сказал он. Причём произнёс это очень просто и даже чуть неохотно, как нечто само собой разумеющееся.

– Кузнец?

– Ну вроде кузнеца.

– А кольчуги он умеет делать? – спросила Катя.

– Не, кольчуги – это столько работы, что опухнуть можно. Да потом их особо и не покупают – дорого. Вот щиты – да, щиты берут, – серьёзно сказал Евпатий. – А мама гончаркой занимается. Горшки, чашки. У нас круг есть гончарный и печка. И тоже продаём. Ну и лошади у нас. Напрокат даём.

Услышав про гончарный круг, мама Гаврилова, у которой тоже был свой круг, загорелась его увидеть и обменяться опытом. Папе же Гаврилову захотелось познакомиться с кузнецом Антоном. Они быстро собрались, свернули палатку и, погрузившись в автобус, направились в Соколиное.

Евпатий ехал на велосипеде по обочине, показывая дорогу. На багажнике его велосипеда подпрыгивал примазавшийся Саша. На подъезде к Соколиному Евпатий свернул куда-то влево, срезая по полевой дороге. Гаврилов за ним последовать не смог, потому что полевую дорогу от шоссе отрезала канава.

Папа ехал по шоссе, высматривая на поле мелькавшую точкой майку Евпатия. Потом начались дома, деревья, заборы, и майка куда-то скрылась. При первой возможности папа тоже свернул влево и заехал в Соколиное. Улочки были кривые, запутанные. Почти сразу они сбились с дороги. Вылезли, бросили машину у чьего-то забора и стали искать Сашу с Евпатием.

Евпатий нашёлся через полчаса. Выскочил на велосипеде из кустов. Саши у него на багажнике уже не было. Багажник-то остался, а вот Саша исчез. За Евпатием бежали две огромные собаки-алабая, каждая размером с пони. У одной морда была как чемодан. Другая была ещё подростком, может, годовалым или около того. У неё морда была тоже с чемодан, но только глупый какой-то чемодан – с вечно открытой крышкой.

Увидев алабаев, Роман Лепот попытался куда-нибудь спрятаться, но не успел. Алабай-подросток, подбежав, поставил передние лапы писателю на плечи и лизнул его в губы. При этом стало очевидно, что алабай выше Лепота минимум на полголовы. Если бы пёс всегда ходил на задних лапах, то смог бы гулять с Лепотом под ручку. Однако писатель ни с кем гулять под ручку не собирался. Он с воплем отскочил и принялся вытирать губы рукавом.

– Матрёна, отстань! – прикрикнул на собаку Евпатий.

Алабай Матрёна убрала свои лапы с плеч Лепота и поставила их в лужу. Затем, сравнив ощущения, она пришла к выводу, что прежде было лучше, и опять вернула лапы Лепоту на плечи.

– А где Саша? – спросила мама.