Похищение Пуха

Кузнец Антон был, как и его сыновья, настоящий богатырь. Среднего роста, с рыжей, как у викинга, бородой, с плетёным обручем на лбу, он стоял на пороге и плечами и животом ухитрялся занимать всю дверь. Руки у него были не накачанные, но удивительно мощные и жилистые, а запястья такой ширины, какой у лошади бывает кость над копытом. Его жена Маша, напротив, была маленькой, живой, невероятно быстрой и подвижной. Всякий раз, как кузнец, собираясь ответить ей, поворачивал голову на звук её голоса, оказывалось, что его жена уже не там, а где-то в другом месте. Поэтому часто кузнец вместо того, чтобы поворачивать голову к жене, поворачивал её в любую случайную сторону, где шансов увидеть жену было гораздо больше.

– Здравы бывайте, люди добрые! – прогудел кузнец, когда Гаврилов спустил с плеча Риту и поставил её на крыльцо между Предславой и Мстиславой. – А что, у вас одна девочка? Евпатий говорил, вроде много.

– Остальные наши дети там, за забором. А это так, взяли на развод кое-какую мелочь, – объяснил Николай, оглядываясь и созерцая Риту.

Мелочь, взятая на развод, прыгала, бегала, без сил обрушивалась на крыльцо, показывала всем язык, задирала юбку на голову и вообще кокетничала как умела. Это Рита так стеснялась. Мстислава и Предслава прекрасно понимали, что Рита стесняется, и тоже выдавали примерно такие же движения, чтобы стесняться с ней вместе.

Вскоре все уже перезнакомились и сели пить чай за длинным столом. Скамьями служили половинки расколотого бревна, установленные на кованые железные ноги. Лепот сидел у окна и, держа чашку в руках, тревожно оглядывался. За открытым окном прыгала алабаиха Матрёна, которую не пустили в дом, и, ставя на подоконник лапы, пыталась засунуть в окно голову, чтобы ещё раз лизнуть Лепота хоть в плечо, хоть в затылок, хоть куда-нибудь.

– Вы не подумайте! Она у нас девушка строгая! Не знаю, что на неё нашло. Она только поросёнка нашего любит облизывать и вот вас! – сказала мама Маша.

Видимо, ревнуя к поросёнку, Лепот что-то буркнул, но когда он повернулся к маме Маше, той уже не было, а её голос долетал с кухни:

– А вот и наш старший, Шурик! Александэр, иди сюда!

В дом вошёл долговязый, очень худой юноша. Он передвигался большими ломкими шагами и точно стеснялся того, что он Шурик, а, допустим, не Святополк. А ещё юноша был выпачкан не то литолом, не то какой-то другой смазкой. Не пытаясь смыть её, он оттирал её тряпкой, смоченной постным маслом.

– Мы обещали Шурику купить мотоцикл, если он окончит десятый класс меньше чем с тремя тройками, – с гордостью сказала мама Маша. Шурик поднапрягся и закончил. А потом говорит: «Не надо мотоцикла. Дядя Гена продаёт трактор». Ну мы и купили ему списанный из лесничества трактор. Такой, знаете, с кузовом впереди. Они его с отцом восстановили и гоняют теперь на тракторе и в горы, и в лес. Он в три раза проходимей нашего «уазика»!

Папа Гаврилов заинтересовался и стал расспрашивать Шурика про трактор, но за него почти всегда отвечала мама Маша. И за кузнеца тоже отвечала мама Маша. Причём часто почему-то отвечала от мужского лица.

Например, спрашивали: «А двигатель у трактора ничего? Не барахлит?» – «Я его перебрал! Клапана все новые!» – отвечала мама Маша, реагируя на какой-то неясный звук, начинавший только зарождаться в её сыне. Сын довольно кивал, радуясь, что мама его расшифровала и избавила от необходимости говорить самому.

Самым вежливым и самым разговорчивым ребёнком в семье кузнеца был семилетний Аскольд. Он несколько меньше братьев походил на гриб и, видимо, уродился в маму. Как и маме, ему не сиделось на месте. Аскольд вскакивал и ласково спрашивал у мамы:

– Мамочка, можно я побешусь?

– Побесись, деточка, побесись! – ласково соглашалась мама.

Маленький Аскольд очень чинно, сложив ручки на животике, шёл во двор, глубоко-глубоко вздыхал и, исторгнув могучий вопль, в одно мгновение превращался в спущенную с тетивы стрелу. Три секунды спустя он был уже на заборе. Спустя пять секунд – на дереве. Секунд через шесть оказывался на трубе вместе с Сашей, а потом и вовсе скрывался с глаз, трансформируясь в сгусток чистой энергии.

Минут через десять Аскольд вновь оказывался в доме рядом с любимой мамочкой. Он был красен как рак, волосы торчали дыбом, но ручки опять были чинно сложены на животике.

– Всё, мамочка, я побесился! – сообщал он.

– Умница, деточка, садись заниматься! – говорила мама.

И маленький Аскольд усаживался за тетрадки, которые были разложены тут же, на подоконнике, и начинал терпеливо и аккуратно нанизывать буквы, точно землянику на травинки. Мама Аня не верила своим глазам.

– Простите, – сказала она. – А можно попросить вашего Аскольда покусать нашего Сашу, чтобы он тоже так научился? А то Саша бегать бегает, а сосредоточиться не умеет.

Чай как-то незаметно превратился в завтрак, а завтрак в обед. Все сидели за столом и ели, ели. Мама Маша обладала уникальной способностью готовить из воздуха.

– У меня ничего нет! – ужаснулась она в первую минуту, открывая холодильник.