Похищенный. Катриона

- Но что это со мной? Я даже словом не обмолвилась про свои новости! - воскликнула она и рассказала про письмо от отца, в котором он сообщал, что на следующий день она сможет навестить его в Замке, куда его перевели, и что его дела пошли на поправку.- Вам досадно это слышать! - сказала она затем.- Но как вы можете судить о моем отце, если вы совсем его даже не знаете?

- Мне и в голову не приходило как-то судить о нем,- ответил я.- И даю вам слово, что искренне рад, раз у вас на душе полегчало. Если же лицо у меня вытянулось (а по-видимому, так и произошло), согласитесь, нынче не самый лучший день, чтобы заключать мировую, и особенно не подходят для этого люди, стоящие у власти. И Саймона Фрэзера я все еще никак не могу переварить.

- Только не равняйте их! - воскликнула она.- И не забывайте, что Престонгрейндж и Джеймс Мор, мой отец, одной крови.

- В первый раз слышу! - сказал я.

- Поразительно, как мало вы знаете! - заметила она.- Пусть некоторые называют себя Грантами, а другие Макгрегорами, но принадлежат они к одному клану. Все они - сыны Альпина, от которого, думается мне, пошло и название нашей страны.

- Какой бы это? - спросил я.

- Но моей страны и вашей! - ответила она.

- Да, сегодня я все время узнаю что-то новое,- сказал я.- Мне всегда казалось, что она называется Шотландией.

- Шотландия - это название страны, которую вы именуете Ирландией,- объяснила она.- Но древнее название земли, по которой мы ступаем и из которой слеплены наши кости, ее истинное название - Альбан. Она звалась Альбан, когда наши предки защищали ее от Рима и от Александра, и так она зовется на вашем родном языке, который вы позабыли.

- По правде сказать,- ответил я,- забыть его мне было невозможно, потому что я его никогда не знал! - Поспорить с ней об Александре Македонском у меня не хватило духа.

- Но ваши праотцы и праматери говорили на нем из поколения в поколение,- возразила она.- И песни на нем пелись над колыбелями задолго до того, как мы с вами появились на свет. И ваше имя несет его в себе. Умей вы изъясняться на этом языке, я была бы с вами совсем иной. Этим языком говорит сердце!

Я пообедал с ними. Кушанья все были очень вкусными и подавались на прекрасном старинном серебре, а вино - превосходным, и я пришел к выводу, что миссис Огильви, по-видимому, очень богата. Беседа наша тоже была приятной, но едва солнце склонилось к западу, а тени выросли, я встал, чтобы откланяться, так как твердо решил попрощаться с Аланом, а потому должен был добраться до названной мне рощи и осмотреть ее еще при свете дня. Катриона проводила меня до садовой калитки.

- Теперь я долго вас не увижу? - спросила она.

- Как мне знать заранее? - ответил я.- Может быть, долго, а может быть, и никогда.

- Да,- произнесла она.- И вам жаль?

Взглянув прямо на нее, я наклонил голову.

- А мне так очень,- продолжала она.- Я знаю вас совсем недолго, но ставлю высоко. Вы благородны, вы храбры. И вновь докажете свою доблесть. А я буду гордиться вами. Если вас ждет неудача, если все кончится так, как мы опасаемся… помните, у вас есть верный друг. Когда вы будете давно в могиле, а ко мне придет старость, я буду рассказывать детям про Дэвида Бальфура и плакать. Я буду рассказывать, как мы расстались, что я сказала вам и что сделала. Да будет вам бог опорой и вожатым, так молится ваш дружочек - вот что я сказала и о чем расскажу им. А вот что я сделала!

Она схватила мою руку и поцеловала ее. От изумления я вскрикнул, как ужаленный. Ее лицо покрылось краской, она посмотрела на меня и кивнула.

- Да-да, мистер Дэвид,- сказала она.- Вот что я о вас думаю. И сердце вторит губам.

Ее лицо говорило о беззаветной силе духа и благородстве помыслов чистого сердцем ребенка… но и только. Мою руку она поцеловала, как целовала руку принца Чарли, с той высшей страстью, какая недоступна заурядным людям. Это, как ничто другое, открыло мне глубину моей любви к ней и ту высоту, на которую я должен был подняться, чтобы она приняла мою любовь. И все же я мог сказать себе, что сделал первые шаги на этом пути и что при мысли обо мне ее сердце начинало биться чаще и быстрее гнать кровь по жилам.

После той чести, которой она меня удостоила, оставаться в пределах обычной учтивости было мне невмочь. Даже заговорить я сумел не сразу. Особые переливы ее голоса отомкнули дверь моих слез.

- Благодарю бога за вашу доброту, сердце мое. Прощайте, мой дружочек! - И, назвав ее так, как она сама себя назвала, я, поклонившись, зашагал прочь.

Мой путь вел вниз по долине реки Лит к Стокбриджу и Силвермилсу. Тропинка вилась по берегу, вода журчала и пела, с запада среди длинных теней лились косые солнечные лучи, с каждым поворотом преображая долину, делая ее совсем иной. Прощание с Катрионой, предстоящая встреча с Аланом исполнили меня радостной бодрости. А долина, и закатный час, и лепет реки доставляли мне неизъяснимое удовольствие, и я, замедляя шаг, смотрел не только вперед, но и по сторонам и оглядывался через плечо. Вот так по милости провидения я увидел в кустах чуть позади рыжую голову.