Похищенный. Катриона

– Мистер Бэлфур, – сказал он наконец. – Я решительно заявляю; вы поступаете во вред собственным интересам!

– Милорд, – ответил я, – в этом деле я так же мало считаюсь с собственными интересами, как и ваша светлость. Видит бог, я пришел сюда с единственной целью: добиться, чтобы свершилось правосудие и невиновный был оправдан. Если при этом я навлек на себя гнев вашей светлости – что же, я в ваших руках.

Он встал с кресла, зажег вторую свечу и пристально поглядел мне в глаза. Я с удивлением заметил, как резко изменилось выражение его лица: оно стало чрезвычайно серьезным, и мне даже показалось, что он побледнел.

– Вы либо чересчур наивны, либо совсем наоборот, и я вижу, что с вами надо говорить откровеннее, – сказал он. –

Это – дело политическое… да, да, мистер Бэлфур, хотим мы того или нет, но это – политическое дело, и я дрожу при мысли о том, что оно за собой повлечет. Вряд ли нужно объяснять юноше, получившему такое воспитание, как вы, что к политическому делу мы относимся совсем по-иному, чем к обыкновенному уголовному. Salus populi supremo lex20, – этот принцип допускает большие злоупотребления, но в нем есть та сила, которой проникнуты все законы природы, а именно: сила необходимости. Разрешите, я объясню вам несколько подробнее. Вы хотите, чтобы я поверил…

– Прощу прощения, милорд, я хочу, чтобы вы верили только тому, что я могу доказать, – перебил я.

20 Спасение народа – высший закон ( лат.).

– Ай-ай, молодой человек! – сказал он. – Не будьте столь дерзким и позвольте человеку, который годится вам по меньшей мере в отцы, изъясняться пусть даже неточно, но по-своему и беспрепятственно высказывать свои скромные суждения, даже если они, к сожалению, не совпадают с мнением мистера Бэлфура. Итак, вы хотите, чтобы я поверил в невиновность Брека. Я бы не придал этому значения, тем более что мы не можем поймать беглеца. Но вопрос о невиновности Брека заведет нас слишком далеко. Признать его невиновность – значит отказаться от обвинения второго преступника, человека иного склада, давнего изменника, который уже дважды поднимал оружие против своего короля и дважды был помилован. Он подстрекатель всякого недовольства, и кто бы ни сделал тот выстрел, вдохновителем был, бесспорно, он. Мне незачем вам пояснять, что я говорю о Джемсе Стюарте.

– А я, ваша светлость, честно вам скажу, что пришел к вам в дом только для того, чтобы заявить о невиновности

Алана и Джемса и сообщить, что я готов дать показания перед судом.

– Я вам так же честно отвечу, мистер Бэлфур, – сказал он, – что ваши показания по этому делу мне не желательны и я хочу, чтобы вы вовсе от них воздержались.

– Вы, человек, возглавляющий правосудие в нашей стране, толкаете меня на преступление! – воскликнул я.

– Я – человек, грудью стоящий за интересы своей страны, – ответил он, – и понуждаю вас из политической необходимости. Патриотизм не всегда нравствен в строгом смысле этого слова. Но вы, я полагаю, должны быть рады; ведь в этом ваше спасение. Факты – серьезная улика против вас, и если я еще пытаюсь вытащить вас из пропасти, то это, конечно, отчасти потому, что мне нравится честность, которую вы доказали, явившись ко мне, отчасти из-за письма Пилрига, но главным образом потому, что в этом деле для меня на первом месте – долг политический, а судейский долг – на втором. По этой причине я все с той же откровенностью повторяю вам: ваши показания мне не нужны.

– Не сочтите, милорд, мои слова за дерзость – я только называю вещи своими именами, – сказал я. – Но если ваша светлость не нуждается в моих показаниях, то, вероятно, другая сторона будет чрезвычайно им рада.

Престонгрэндж встал и принялся мерить шагами комнату.

– Вы уже не дитя, – сказал он, – вы должны ясно помнить сорок пятый год и мятежи, охватившие всю страну. В

письме Пилрига говорится, что вы верный сын церкви и государства. Кто же спас их в тот роковой год? Я не говорю о его королевском величестве и солдатах, которые в свое время внесли немалую лепту; но страна была спасена, а сражение было выиграно еще до того, как Кемберленд захватил Драммосси. Кто же ее спас? Я еще раз спрашиваю, кто спас протестантскую веру и наше государство?

Во-первых, покойный президент Каллоден; он был истинным героем, но благодарности так и не дождался; вот и я тоже – я все свои силы отдаю тому же делу и не жду иной награды, кроме сознания исполненного долга. Кто же еще, кроме президента? Вы знаете не хуже меня, это человек, о котором нынче злословят, вы сами намекнули на это в начале нашей беседы, и я вас пожурил. Итак, это герцог и великий клан Кемпбеллов. И вот один из Кемпбеллов подло убит во время несения королевской службы. Герцог и я – мы оба горцы. Но мы горцы цивилизованные, чего нельзя сказать о наших кланах, о наших многочисленных сородичах. В них еще сохранились добродетели и пороки дикарей. Они еще такие же варвары, как и эти Стюарты; только варвары Кемпбеллы стоят за правое дело, а варвары