Похититель снов

— Уверен, доктор Уильямс говорил вам. Но он забыл, что я — биопсихолог. И симптомы я знаю не хуже, чем он. Но вот причины… Это не совсем мой профиль. Я имею в виду, что у меня не маниакально-депрессивный синдром, и я не шизофреник. По крайней мере, я так не думаю.

Официант вернулся. Он принес блестящие серо-зеленые артишоки, развернул салфетки, положив их на колени клиентам, разложил столовые приборы и исчез.

А Спенс между тем продолжал, словно никакого официанта и не было.

— Я хочу сказать, что будет трудно доказать свое здравомыслие.

— Позвольте, никто ведь не считает вас сумасшедшим.

— Доктор Уильямс сомневается.

— Да нет же! Он обеспокоен, и я тоже. Но нет же фактов, чтобы делать подобные заключения!

— Однако в последние несколько недель я и сам сомневался в своем здравомыслии. Я чувствовал, как сознание временами ускользает, и я ничего не мог с этим поделать. Знаете, похоже на то, что в меня проникают шаг за шагом, но я не заметил начала этого процесса. Пытался списать все на переутомление, новое окружение. Но теперь я думаю, что дело не в этом.

Он попробовал артишоки. Ари принялась было за еду, но тут же отложила вилку.

— Я не совсем понимаю, Спенс. Может, вам лучше начать с самого начала?

— Да, вы правы. — Он задумчиво пожевал. — Только я не могу вспомнить, с чего все началось. Я много чего не могу вспомнить. Не хватает целых кусков памяти. Началось все сразу после приезда сюда, ну, не сразу, немного позже. На пару недель, наверное. И началось со снов.

— Сны? Но все видят сны…

— Нет, это другое. Не спрашивайте меня, о чем они, я не знаю. Иногда я почти готов вспомнить, мне кажется, вот-вот, и я увижу всю картину. Не хватает какого-то звука или слова. Но потом все исчезает, просто пустое место. Но они страшные. Меня они, во всяком случае, пугают. Я просыпаюсь в холодном поту. Раз или два мне даже казалось, что я кричал. А еще я плакал во сне. И никакой системы! Иногда это происходит во время сеанса — мы же проводим эксперименты, — а иногда, когда я сплю в своей каюте. Но эмоциональное воздействие остается, этакое призрачное присутствие чего-то…или кого-то.

— Это ужасно!

— И с каждым разом становится только хуже.

— Ваш заказ, мсье. — Официант возник словно ниоткуда и поставил перед ними несколько дымящихся блюд. — Приятного аппетита, мсье, мадемуазель.

— О-о, — сказал Спенс. — Так не годится!

— Что случилось? — обеспокоенно спросила Ари, опасаясь, не стряслось ли со Сненсом еще какой напасти.

— Красное вино к камбале! Очень неизящно, — он криво усмехнулся. — Ари, вы обедаете с довольно неуклюжим человеком.

Она музыкально рассмеялась.

— К черту условности! Мне все равно. Знаете, как говорят: «Глупая последовательность — это домовой в маленьких умах, обожаемый мелкими политиками, философами и богословами»[3].

— И кто же так говорит?

— Эмерсон. Это он сказал.

Оба рассмеялись, и Ари отметила, что морщинки вокруг глаз Спенса разгладились. Его отпустило. Как ледоход на реке. Он доверил ей свой секрет; значит, доверит и все остальное. Она тоже расслабилась, с удивлением обнаружив, что сидит на краешке стула с тех пор, как они сели за стол.

— Ваше здоровье! — сказал Спенс, поднимая свой бокал. Он сделал глоток вина, а затем принялся за еду с поспешностью голодного человека. Они ели молча, пока он решительным движением не отодвинул тарелку. Он хотел вернуться к своей исповеди. На этот раз слова хлынули из него потоком. Ари заворожено слушала.

— Провалы в сознании начались неделю назад, если точнее, пять дней назад. Ни у кого из моих родственников ничего подобного не замечалось. Ни эпилепсии, ни каталепсии, ничего такого.

Что происходит во время моих отключений, понятия не имею. Не знаю даже их продолжительности, знаю только, что в этом состоянии я, судя по рассказам, довольно активен. И, между прочим, действия могу совершать довольно сложные. — Он коснулся своей обожженной части лица.

Доктор Уильямс называет такие периоды «актами саморазрушения», они описаны в трудах по психологии, особенно если связаны с провалами в памяти или амнезией. Нередко провалы в памяти возникают в результате травмы или какой-то опасности, настолько серьезной, что разум блокирует воспоминание об этом эпизоде, потому что воспоминания о ней носят стрессовый характер. Только я считаю, что в моем случае все как раз наоборот. Доказательств у меня нет, но, по внутреннему убеждению, я прав. Я думал об этом всю прошлую ночь в лазарете. Убеждение — это, конечно, маловато, но больше у меня пока ничего нет.

— Не уверена, что я понимаю…

— Просто я пытаюсь сказать, что в моем случае сначала наступают провалы, а они, в свою очередь, приводят к актам саморазрушения. Но мне почему-то не кажется, что я действительно хочу себя уничтожить.

— Тогда какой в них смысл?

— Смысл в том, чтобы сбежать. Побег — один из древнейших рефлексов животных. Он базовый, универсальный. Даже самое робкое существо предпочтет кинутся навстречу неизвестной опасности, чтобы избежать известной.

— Ох, Спенс, — вздохнула Ари, — кто или что может хотеть причинить вам вред здесь, на станции?