Поход без привала

Работы нашлось сразу столько, что Павел Алексеевич опасался: успеет ли управиться до темноты? Надо было отобрать людей для эвакуации, подготовить распоряжения Зубову, Вашурину, воздушным десантникам, проинструктировать остающихся офицеров.

День промелькнул — как один час. И вот вечером 24 июня Павел Алексеевич приехал на аэродром. Здесь, на обширной поляне, было спокойно. Пели птицы. Их не пугало громыхание канонады, доносившееся от Десны, не тревожило зарево, поднявшееся над черным лесом.

Майор Галюга, приехавший проститься, доложил, что немцы пытаются форсировать реку. А севернее пробивается на партизанскую территорию 2-я гвардейская кавдивизия.

— Очень трудная обстановка, — сдержанно произнес Галюга, и слова эти глубокой тревогой отозвались в сердце Павла Алексеевича.

— Ты что? — негромко спросил Щелаковский, заметив, как изменилось лицо Белова.

— Остаться мне надо, комиссар… Лети один.

— Ты приказ получил? Изволь выполнять. Тебя целый корпус ждет.

— Корпус пока в резерве.

— Ты меня удивляешь, Павел Алексеевич! С каких это пор в армии обсуждают приказы?!

Белов махнул рукой и пошел к У-2.

Мотор самолета долго не заводился. Галюга предложил генералу пересесть в другую машину, но тут, словно испугавшись, мотор вдруг затрещал и взревел с такой силой, что заглушил все остальные звуки. Самолет качнулся и мягко двинулся вперед, быстро ускоряя свой бег.

Вокруг была черная пустота. Только звезды мерцали над головой. Потом красноватые звездочки замелькали внизу. Самолет приближался к ним. Отчетливо стали видны вспышки разрывов, сверкание выстрелов.

Огненная полоса, протянувшаяся с юга на север, медленно проплыла под крылом самолета и ушла вдаль. Линия фронта осталась позади.

Несколько раз пытался потом Павел Алексеевич узнать о судьбе майора Галюги. Сведения были расплывчатые. 3-я партизанская дивизия несколько суток вела бои с немецкими соединениями. Встретив наконец обороняющегося противника, фашисты обрушили на партизан всю ярость, вызванную многочисленными неудачами.

Партизанская дивизия понесла очень большие потери. Остатки ее, разбившись на мелкие группы, ушли в другой район. Эти группы стали костяком знаменитой впоследствии Рогнединской партизанской бригады. О майоре Галюге было известно только одно: он получил несколько ранений, в том числе и тяжелое. Его считали погибшим.

Кончится война, пройдет еще год, пока однажды командующего Северо-Кавказским военным округом генерал-полковника Белова вызовет по прямому проводу министр обороны.

— Павел Алексеевич, — недоумевающе спросит он, — знаете ли вы такую фамилию: майор Галюга?

— Да, безусловно.

— Он вернулся из плена. Немцы почему-то держали его в группе командиров дивизий. И сам Галюга утверждает, что командовал дивизией.

— Да, — скажет Белов. — Третьей партизанской дивизией. Она существовала недолго, но сделала много. Летом сорок второго она помогла нам пробиться к фронту и приняла на себя массированный удар преследователей.

— Хорошо. Раз вы знакомы, направляю Галюгу к вам. Конечно, не дивизией командовать, — засмеется министр, — хотя проверку он прошел.

Павел Алексеевич с трудом узнает Галюгу — так изменят его годы. Это будет усталый, болезненный человек. Тихим ровным голосом расскажет он о последнем бое, о своем ранении, о мытарствах по лагерям. Лишь один раз сорвется голос майора и боль прозвучит в нем.

— Вот как судьба играет, — скажет он. — Зачем я тогда согласился партизан возглавлять? Искал, где труднее. И нашел… А ведь я считался перспективным офицером. Мои товарищи полковниками, генералами стали… Лучше бы совсем меня тогда…

— Не надо! — положит Павел Алексеевич руку на его вздрагивающее плечо. — Вы сделали очень много не для себя, для людей. И давайте-ка лучше подумаем, как жить дальше.

— Мне бы, товарищ генерал, где поспокойней. С нервами совсем плохо, и здоровье подводит.

— Есть свободная должность командира отдельного строительного батальона. Он сейчас на севере, в лесах, заготавливает строительный материал.

— Спасибо, товарищ генерал, это как раз то, что мне нужно.

И они расстанутся навсегда.

19

Сколько раз там, в немецком тылу, мечтали Белов и Щелаковский лечь на чистые простыни и выспаться по-настоящему, всласть, за все бессонные ночи. А вот появилась такая возможность — и не заснули. Командир авиационного полка приготовил для них хорошую комнату с двумя кроватями. Белов и Щелаковский помылись, поели, легли, — но сна не было.

Мешала тишина. Они привыкли к постоянной опасности, их нервы чутко реагировали на каждый звук. А тут — глубокая, удивительная тишина: забытая, сказочная, как в мирное время. Казалось, что этого просто не может быть, что тишина эта того гляди оборвется внезапно стрельбой, взрывами…

Они ворочались, разговаривали, курили. А когда взошло солнце — поняли: лежать бесполезно. Умылись холодной водой и начали бриться.

Командир авиационного полка, еще не ложившийся спать, принес неприятную новость: второй рейс У-2 сделать не смогли. Через два часа после вылета Белова партизанский аэродром был захвачен противником.

Командир и комиссар молча переглянулись.