Поход Мертвеца

Обращались именно к наемнику, Жнеца трогать не смели. Входили, робея при виде рослого мужчины с темным лицом и жесткими кудрями волос, и рассказывали о бедах иной раз, лишь когда колдун покидал комнату. А в коридоре, на лестнице, шушукались про удивительное их союзничество, которое принимали то за дружество, то за совместные дела, хотя какое именно дело может быть у хоть и известного, но наемника и великого мага, единственного в целом свете? Подчас Мертвец сам задавался этим вопросом. Симпатия к нему колдуна самому наемнику казалась странной, не укладывающейся даже в его понимание жизни. Часто он ловил себя на мысли, что пытается выведать у своего нового товарища чуть больше, чем тот отвечает, и еще чаще понимал, что Жнец старается если не отшучиваться, так заговаривать правду пустопорожними словесами. Чужой человек, когда-то уже убивший его, стал в эти дни самым близким, на которого, пусть и не во всем и не всегда, но можно положиться. Который все же спас жизнь наемнику, пусть и не просто так, не без усилий самого Мертвеца. И продолжает оставаться с ним, хотя раны наемника зажили, а суда до Урмунда трижды покидали гавань Утхи.

В дверь поскреблись снова.

– Наверное, вернулся мужичок с ведьмой, – хмыкнул колдун. – Еще монет наскреб. Ты ими вон как швыряешься, надолго не хватит.

– Не хватит, так найду дельце. По дороге от Утхи к Пыхтину утопцы на сушу выходят, людей калечат. Этих перепончатых собак я давно знаю, убивал не раз.

Жнец приподнявшись, приблизился к наемнику.

– Слушай, а где твой дом? Ни разу от тебя даже намека не слышал.

– А потому что нет его у меня.

– Не поверю, что ты со своими бесчисленными мечами так по свету и бродишь.

– Нет, хранить мечи у меня тайник имеется. Да и самому пересидеть непогоду или что еще можно. А вот дом, это другое… совсем другое, – добавил он с оттенком грусти, просочившейся в голос. В дверь поскреблись, так же несмело и осторожно, как прежде. – Не уходят. А твой дом где остался?

– Как и твой. В прошлом. Эй, там, заходи, чего топтаться у порога.

Семья жила на самых задворках, у городской стены – лачуга, больше похожая на землянку, затерявшаяся среди подобных убогих жилищ. Рядом протекал ручей, где мыли белье, куда сбрасывали мусор, где брали воду и проводили обряды. Возле молельни груды мусора, битая посуда, тряпье, мокнущее под мелким дождичком. Зима кончилась, но по-прежнему огрызалась по ночам заморозками, утром иней стаивал, теплело, а к ночи холод снова выстужал городок. Злые ветры с севера не успокаивались, особенно по ночам.

Утха никогда не могла похвастать крепкими стенами и надежными укреплениями, те, что сейчас защищали город от врагов, служили скорее средством устрашения, неширокие и невысокие, едва ли они могли надолго сдержать врага. Город часто переходил из рук в руки, был то во владении Урмунда, потом Кижича, снова республики, потом перешел под управление Кривией, сейчас находился в подвешенном состоянии, образовав некое подобие самостийного государства. Утха привыкла к смене владельцев настолько, что уже не обращала внимания на новых хозяев, главное, чтобы они давали работать горожанам, а обычно так и происходило. И потому последние двести лет хоть и прошли в жестоких битвах за этот небольшой клочок земли между величественным Ретским лесом, растянувшимся на сотни миль вглубь материка, и Срединным проливом, но горожане почти не чувствовали этих яростных споров, все, связанное с торговлей и с морской добычей, с лесозаготовкой и огранкой драгоценных камней, оставалось по-прежнему в ведении горожан. Менялись лишь правители и налоги. Больше того, Утха настолько привыкла к своему особому положению, что нередко сама переходила из слишком загребущих рук в другие, отворяя врагам ворота или и вовсе приглашая их на город.

Вот и нынешняя усобица ее не коснулась. Да, дороги стали небезопасны, и торговля с остальной Кривией практически замерла. Но море есть море, и весь остальной свет по-прежнему принадлежал купцам Утхи. Так что едва на кривичском троне воцарился новый правитель, в Тербицу отправились послы города с требованием защиты караванов и беспошлинной торговли с городами, занятыми новой властью. Один из первых обозов ушел буквально на днях.

– Мы не успели на него, – тихо произнесла женщина, подходя к дому. – А одним в нынешнее время да по глухому лесу, сам понимаешь. Вот и хотим, чтоб сопроводил. Денег много не дадим, но хотя бы ради мальчика.

Наемник вздохнул. Остановился. Это путешествие оказалось первым по городу. Не то что он собирался осматривать Утху, порт как порт, таких он повидал много, но пока не почувствовал себя совершенно пригодным к работе. А потому больше прислушивался к телу, нежели к словам женщины, пришедшей за ним второй раз – показать ребенка, которого предстоит сопроводить в монастырь. Он не принял решение в первый раз, сослался на общую усталость от ран, нанесенных Жнецом, та посмотрела на обоих и снова спряталась в себе. Через неделю, как условились, пришла сызнова.