Уже перед самой отправкой в войска я побывал в центре города Керчь, увидел памятник рядом с высокой горой, но ничего особенно не запомнил, не до того было – терзали смутные и тревожные сомнения про первые и последующие дни в новых местах. Меня вместе с Борей – Бахтияром (мы опять вместе оказались) привлекли для помощи какого-то офицера для переноса его вещей – в основном банок с закрутками, все же ехали с Юга на Север. Отчетливо помню, как мы друг-другу застегивали верхний крючок на вороте шинели – привили нам любовь ко всему уставному, что и говорить!
Любовь к уставному порядку в войсках выветривалась моментально, так же как и обычай «Рубиться», то есть стараться в исполнение команд. «Рубанков» не жаловали даже в офицерской среде, так как это, как правило, мешало нормальной службе и выполнению поставленных задач. Иногда допускались исключения из правил, например в организации несения караулов, в том случае, если цель это оправдывала.
До этого момента в центре города я был только на стадионе «Океан», где мы помогали расставлять аппаратуру сомнительным типам – в то время неисчислимое количество левоватых групп с громкими названиями колесили по гастролям в провинциальных «Черноморсках». Стадион запомнился крытыми трибунами (что-то вроде бетонной крыши) и отличной зеленой травой. Позже Марат Буркат даже ездил туда на тренировки или просмотры, но не слишком успешно, в команду не попал. Несколько лет назад я был проездом в Керчи, воинская часть осталась в стороне, а вот стадион увидел заново – жалкое зрелище, фасад красили наверняка еще в те самые далекие армейские времена!
Последним этапом этого учебного периода службы был двухнедельный промежуток направления сформированных из разных взводов и рот соединений в войска. Выпуск из учебки состоялся 23 ноября 1990 года, но я оставался до самой последней команды в нашей роте и попал в войска только 4 декабря. Уже почти все наши годки разъехались к новым местам. Рота состояла из нового призыва – неуклюжих, лысых, несоразмерно молодых и угловатых призывников. Из товарищей-знакомых остался только Расул Багандов и зёма Бахтияр.
Все недоотправленные спали в отдельном кубрике, дрыхли до завтрака, кое-как самостоятельно шли на него нестройной колонной, а потом шатались по части с задачей не попадаться начальству на глаза. Пару раз нас отправляли на военный аэродром, где мы сидели до вечера и возвращались обратно.
Я надеялся провести несколько дней в поезде и выспаться наконец-то вдоволь, мечтая попасть в отдаленные места, куда самостоятельно и не доберешься, например на Дальний Восток, Камчатку или Курилы. Когда узнал про Архангельск – тут же вспомнил поговорку про «Южный берег Белого моря», но в принципе обрадовался – край незнакомый, интересный и с историей.
Вовка Чирич получил направление в Амдерму на Новой земле и интересовался у прибывшего как раз оттуда командира роты – брать ли ему с собой крем для обуви и щетку. Ответ ротного все приняли как шутку: «Лучше веник с собой возьми!», но оказалось, что он вовсе не шутил – на Севере, а уж на Новой Земле тем паче, без веника не обеспечить сухих сапог или валенок, нужно обязательно сметать снег! В общем с третьей попытки самолет прибыл и нас загрузили, но это уже совсем другая история, более длинная и разнообразная.
Наша команда – так назывались все погруженные в самолет с целью доставки в определенный округ к месту основной службы – была направлена на Север и здесь уж я попал из всего Севера практически на самый Юг и уж точно в самое цивилизованное место – в аэропорт города Архангельска, расположенный в поселке Талаги.
Прочие наши воины были направлены на аэродромы в Котлас (туда распределили Бахтияра и он завоевал там немалый авторитет, мы с ним созванивались по военной связи, когда нам на точке поставили аппарат), Мурманск, Нарьян-Мар, Амдерму, наверное, еще куда-то в тех же суровых краях. Как я понял была Амдерма-1 на материке и Амдерма-2 на остове Новая Земля – туда, вроде, и попали Чирич со Швили в благодарность от остряка – командира нашей пятой роты за проявленные героизм и дисциплину.
Уже в самолете немного осмотрелись и я как бы вновь познакомился с Афоней (вот фамилии не вспомню) – я его и по Керчи помнил, так как он был из нашей роты со взвода АКЗС-ников. Он был очень балагуристый, компанейский, панибратский, имел нос картошкой, запоминающуюся внешность, мне напоминал известного артиста Брондукова. Всех остальных я уже потом заново узнавал постепенно и радовался, когда выяснялось, что человек тоже с Керчи. В Архангельске нашего призыва из керченской учебки было человек семь.