Похождения в Советской армии, или ДМБ-92

Один пацан был осужден за продажу полусотни пистолетов со склада. По его словам он стащил всего один-единственный, который и обнаружили у него, а прочие списали заодно.  Очень может быть, особенно учитывая собственный опыт, о котором расскажу позже.

Встреченному мной земляку я однажды помог выбраться с гауптвахты. Он уже отбыл свои пять суток и должен был выходить, к нему как раз приехали в гости родители. Но как назло он был бочковым и сломал половник, так что все шло к очередным трем суткам дополнительно! Нам удалось свистнуть поварешку в столовой и вывезти ее в бачке с  первым. Зёма был спасен!

На гауптвахте же я встретил матроса – старшину второй статьи, отслужившего к тому моменту уже под три года, при том что моряков как раз перевели на двухгодичный срок службы, ему по его собственному утверждению: «Уже даже дышать по сроку службы было не положено, ибо столько не служат!»

В общем состав всегда был пестрый и интересный. Насчет дисциплинарного батальона скажу, что слухи про него ходили страшные, а единственного вернувшегося оттуда раньше срока знакомого – парня с кубанской станицы Пашу «Красного» (прозвище было дано за красную физиономию, служил он в полку) дисбат сломал.

До дисциплинарного батальона Паша был развязанный, веселый и болтливый. Срок получил за демонстративные самовольные отлучки и драки по поводу и без. После возвращения – молчаливый, тихий, с затравленным взглядом.

Вернулся в часть он спустя полгода без одного пальца на руке и был через пару недель «комиссован», то есть уволен со службы по заключению медицинской комиссии. Вопросов я ему не задавал, а он ничего не рассказывал, просто находиться рядом со знавшим его в лучшие времена ему было, похоже, необходимо.

Именно карауле я приобрел настоящих друзей, так как там все было на виду и проводить время приходилось рядом, спали бок о бок. Мои лучшие друзья Рома Бакланов и Виктор Котов состоялись именно там. Ромка был на полгода старше и перед его увольнением я переживал, что опять теряю лучшего друга.

Требовалось, кроме того, выбрать достойную кандидатуру на пост помощника начальника караула, так как должность была сержантской, а у меня появления звания не предвиделось. Выбрали мы с Ромкой, посовещавшись, Котова и не прогадали. Кот заработал два увольнения и наш караул оставался лучшим в гарнизоне, хотя один случай, вошедший в историю, все же произошел с нами.

По правде говоря, выбор был не очень богатым, сержантов всего было двое. Вторым был Андреев с автороты, на полгода моложе по сроку службы, время которого пришло после увольнения Виктора. Так что на открытом голосовании Котов был избран единогласно.

Андреев был типичным сибиряком – крупный, высокого роста, неторопливый и обстоятельный. Семья у него была примечательная: отец тянул третий срок, а был период в его жизни, когда оба родителя находились в местах, как принято говорить, не столь отдаленных. По его собственным словам иной раз под настроение он мог выстроить фразу целиком состоящую из малопонятных, но красочных выражений, начинавшуюся примерно так: «Фраер, продрай аллею…» и дальше непередаваемо.

Второй и третий раз я заступал уже конвойным, мы вместе с Котом охраняли наших дедов-дембелей, который неподалеку от ворот гауптвахты наводили порядок, а точнее прогуливались с задачей стрельнут сигарет, что их собственно и интересовало, но для этого нужно было удалиться на сотню метров ближе к домам и дорогу. Повлиять на них мы не могли, мне повезло что мои подконвойные успели вернуться, а охраняемые Котовым – нет.

Кот схлопотал пять суток ареста за проявленное малодушие, охарактеризованное незабвенным старшим прапорщиком: «Я смотрю, а они уже в женское общежитие направляются, и конвойного за собой тащат! Опытный товарищ конвойный и такие дела! Зачем Вам это было нужно?» и прибыл для их отбытия уже с погонами сержанта, чем привел в восторг Улизко, который прямо-таки светился от счастья, причитая: «Товарищ младший сержант! Как же так – уже и сержанта успел получить! А тут по женским общежитиям ходил. Зачем Вам это было нужно? Обстановка и без того напряженная!»

Я иной раз напоминаю Котову как конвоировал его и мог прямо-таки застрелить при попытке бегства. Это было неправдой, оружие было без примкнутых рожков, которые висели на поясе в патронташах, но сам факт того, что Виктор красил пол в офицерском отделении под моей охраной оспаривать не приходится.

Улизько, разумеется не преминул на построение в присутствии нашего караула перечислить все грехи Котова, обнаруженные им уже на гауптвахте, что Виктор с усмешкой подытожил копируя интонацию начгуба: «Трое суток допольнительно!» Восемью сутками он и отделался, пребывая в сержантской общей камере на привилегированном положении под неусыпном внимании начальника гауптвахты – она располагалась строго напротив его кабинета, не упускавшего случая напомнить о себе вопросом: «Как обстановка, товарищ сержант? Как же Вы могли пойти в женское общежитие!»