Похвала добродетели

Не более недели отдыхал Хасан дома. У Хамзата, любимого дяди, побывал, посетил могилу легендарного Узеира Дадашева, узнал прелюбопытную новость о Зухре, которая вопреки настойчивым увещеваниям, угрозам и запретам домашних уехала в город «работать и учиться». Мать ее вначале публично вроде бы прокляла, а потом ездила к ней и после этого картинно расписывала райское житье-бытье своей умницы-дочери. Родственники Махмута получали от него нечастые письма, в которых тот рассказывал им о мужественной профессии строителя-трассовика. По Состару гуляла фотография, на которой улыбающийся Махмут был снят в группе бывалых сибирских парней, готовых своротить любую гору на своем пути. Хасан решил установить с ним регулярную переписку. Превращение Махмута в сильного мужчину, способного взвалить любой груз на свои плечи, удивляло Хасана, как редкое явление природы.

Зато не замечал Хасан особых изменений в себе самом. Это сразу заметили родственники: какой он взрослый и серьезный. Хоть и пошутить любит по-прежнему, но уже как-то не так безобидно и многословно.

Отправился Хасан в свою Долину Ветров. А мать, к его немалому удивлению, не стала долго уговаривать его отдохнуть дома еще немного. Она положила в большой чемодан новенький костюм, дюжину рубашек и, конечно же, вареного индюка в полиэтиленовом мешке, наполовину заполненном румяными красивыми лакумами. «Езжай, сынок», шепнула она со вздохом. Помолчала, потом добавила: «Вижу, сердце тянет туда. Да сопутствует тебе счастье и удача. Береги себя и нас не забывай. Приезжай почаще».

Брат подарил ему серую куртку на молнии.

— Когда нахвастаешься своим гвардейским мундиром, она тебе пригодится в ваших ветреных краях.

— А это — мои дары: очень модные галстуки и носки, — сказала Света. — Вообще теперь тебе самое время следить за своей внешностью. И еще. Зухру там можешь встретить. Вообще-то я сердцем чую... Ну, ладно.

— Оставь свою предвыборную пропаганду, — проворчал Магомет. — Ишь, сваха доморощенная...

— Остри, остри, доктор. Но, несмотря на то, что ты старше, Хасанчика мы можем поженить раньше тебя. А то сколько еще можно ждать!

— Это было бы весьма кстати, — согласился Магомет. — Может, отстали бы, наконец, от меня.

Петля за петлей, поворот за поворотом разматывалась дорога в Долину Ветров. Хасан узнавал и не узнавал путь, по которому ездил десятки раз. То ли дорога стала ровнее и шире, то ли новый «Икарус» шел мягче, но ехать было гораздо приятнее, чем раньше. И на чудесную природу родного ущелья Хасан смотрел по-настоящему влюбленными глазами.

Густой орешник, бурно зазеленевший майской листвой, казалось, отступил подальше от обочины, туда, где тянулись по берегу реки облепиховые чащи. А на огромных валунах, тысячелетия назад скатившихся со скалистых склонов, все так же росли пучки грубой травы. На некоторых, величиной с небольшой дом, утесах, торчавших прямо из воды, стояли даже крохотные березки, извлекающие свою живучесть из глубоких каменных трещин.

Наконец за очередной извилиной горного шоссе появился город с целым кварталом новых многоэтажных домов на бывшем окраинном пустыре. Молодые деревья, посаженные несколько лет назад на каменистом берегу реки, заметно повзрослели.

Мурадин сердечно обрадовался возвращению Хасана.

— А поворотись-ка, служивый! Что за чудные у тебя регалии! А вот эта штуковина что обозначает?

— Штуковин в армии, дорогой мой, не вешают, — солидно ответил Хасан. — А все, что висит, заработано потом и кровью. Ты мне лучше скажи, где отец наш и благодетель? — Хасан перевел взгляд на кровать Азрета.

— Да, забыл сказать. Недели две назад он завещал тебя мне, а сам уехал в Москву со своей разработкой нового метода. Он там продвинет, наконец, горное дело, которое, как он считает, топчется на месте и никак не может двигаться дальше. И кровать эта сейчас не его, а твоя. Так что нас теперь двое в этой комнате. Комендантша, которая хранит к тебе любовь свою, никого сюда не пустила. Она и в самом деле часто вспоминает тебя. Вообще женщины к тебе... — Мурадин осекся. Свежо было в памяти «коварство» той, со сливовыми глазами.

— А что он все-таки там в Москве делает? — спросил Хасан.

— Я же говорю, поступил в аспирантуру. С почти готовой уже диссертацией. Вернусь, говорит, переверну весь комбинат и на его месте построю новый. Азрет теперь волонтер научно-технической революции.

— Да, усложняется жизнь. А сам-то как? Режешь помаленьку? Все так же успешно, как и раньше?

— Да нет, успешнее.

* * *

Павильон чистильщика обуви старого Ашота блистал свежими красками. Была обновлена и знаменитая вывеска над дверцей: «Чистая обувь — не роскошь, а культура». Хасан вновь внимательно прочитал это блестящее изречение и вступил в чрево тесного, но уютного теремка.

— Доброе утро, дядя Ашот!

— Уо-о-о, здравствуй, дорогой! Здравствуй, сынок! А я все думал, куда же это запропастился наш юноша, наш Хасанчик? Надеюсь, ты не только жив-здоров, но и при отличном расположении духа?

— Спасибо, дядя Ашот, все в порядке...

— Как в танковых частях?