Поклонник Везувия

Я лежу неподвижно, с закрытыми глазами, и только поэтому они думают, будто я не слышу, о чем они говорят, а я слышу их прекрасно. Но так, пожалуй, лучше, комната такая огромная, занавески на окне так тревожно колышутся, и всего взором не охватишь. И свет такой яркий, что пришлось закрыть глаза. Очень тихо кто-то сказал: долго это не продлится. А я слышал все, что они говорили, пока я спал, только не хотелось просыпаться. Не сейчас. Проснешься – жди сюрпризов. А я их никогда не любил. Толо и моя жена прижимаются ко мне. Когда я заболел, они помирились. В Неаполе Толо вел себя с ней, как и подобает слуге, только угрюмо, всегда смотрел в землю, когда она к нему обращалась, а сейчас они тихонько беседуют, затем умолкают, как старые друзья, а только что они потянулись друг к другу над моей грудью, и их губы соприкоснулись. Странно, что мой верный неаполитанский циклоп вздумал надеть английскую морскую форму. Должно быть, решил меня позабавить. Он так хорошо меня понимает. Иногда, случалось, мною овладевал страх, как в тот раз, когда он перетаскивал меня через поток лавы, сердце бешено билось у меня в груди, но я не показывал, что испугался, это было бы недостойно. Он, наверно, думает (и ошибается), что и сейчас мне страшно или тоскливо. Он очень бесстрашный, мой Толо. Он выиграл много сражений. Им все восхищаются. Он низкого происхождения, но он теперь сицилийский герцог. Король хотел сделать его циклопом-громовержцем, чтобы он жил в Этне, но, я уверен, мой Толо, как и я, по-прежнему отдает предпочтение нашему Везувию. Мы не могли всходить на Этну вместе. Меня не возвели в пэры. Но зачем из-за этого унывать, это не поможет, как не помогает паническая суета человеку, охваченному страхом. Лучше сохранять неподвижность. От этого у окружающих создается впечатление, будто человек ничего не боится, и это подбадривает их, людям ведь необходимо подавать пример, а заодно это успокаивает и самого человека. По пути в Палермо корабль ходил ходуном, и я вместе с ним, от страха, а Толо пришел посидеть со мной и грел мои ноги, жаль, что он не делает этого сейчас, они такие холодные, хорошо бы он их растер. Как глупо было с моей стороны хвататься за пистолеты, что бы я с ними делал, шторм ведь не расстреляешь, но зато я сумел успокоиться и сидел неподвижно, даже когда Толо пришлось возвратиться на палубу, он ведь и другим должен был подать пример. Я сидел неподвижно и закрыл глаза, и шторм прекратился. И я знаю, что если сейчас, здесь, буду лежать не двигаясь, то не буду бояться. Вот они заговорили. Это не продлится долго. Может, Толо бесстрашен, потому что видит только половину того, что видят другие? Свои величайшие победы он одержал, когда был уже наполовину слепым. А я закрою оба глаза и вообще не увижу никакой опасности. Никогда нельзя сказать, где кроется истинная опасность. Мои здешние друзья считали, что вулкан представляет для меня постоянную угрозу, они говорили, что очень огорчатся, узнав, что я, как Плиний Старший, погиб при извержении, но их опасения оказались совершенно необоснованны. Со мной ничего не случилось, по крайней мере, на вулкане. Вулкан был тихой гаванью.