Поклонники Сильвии

Кинрэйд крякнул от нетерпения, видя, что тот, хотя не скован в движениях и волен быстро претворять в жизнь принятые решения, медлит и ползет, как улитка.

– Давай живей, – закричали Филиппу вербовщики, – а то заберем тебя на корабль, да несколько раз прогоним туда-сюда по грот-мачте. Ничто так не подхлестывает сухопутных черепах, как моряцкая жизнь.

– Вот его и заберите, а меня оставьте, – безжалостно заявил Кинрэйд. – Я свой урок усвоил, а ему, по всей видимости, это только предстоит.

– Его Величество – не школьный учитель, и ему не ученики нужны, а умелый бывалый капитан, который мог бы управляться с матросами, – ответил предводитель вербовщиков.

Тем не менее он смерил Филиппа оценивающим взглядом, прикидывая, сколь велики его шансы, при наличии всего лишь двух годных помощников, захватить в плен еще одного новобранца и при этом не потерять гарпунщика. Это возможно, подумал он, хоть у них на борту и могучий пленник, да и на веслах кто-то должен сидеть; но, окинув взглядом фигуру Филиппа, он рассудил, что этот сутулый долговязый парень не скроен для службы во флоте и за него благодарности он не получит, тем более что велик риск потерять второго. Никакие другие доводы его бы не остановили: вербовщики не принимали в расчет, что Хепберн не моряк, а у Кинрэйда есть охранная грамота, которой он тщетно перед ними потрясал.

– От твоего приятеля толку будет, как с козла молока, только грог на него тратить.

Предводитель вербовщиков поймал Хепберна за плечо и толкнул его. От тычка Филипп попятился и обо что-то споткнулся. Глянув вниз, он увидел, что его нога зацепилась за картуз Кинрэйда, который слетел с того во время драки. К ремешку на околыше была привязана лента – та самая лента, что он с такой любовью выбирал в подарок Сильвии к Новому году, который она праздновала в доме Корни. Он знал каждую тонкую ниточку в украшавшем ее узоре из мелких розочек. Сердце его сдавило от ненависти к Кинрэйду. А ведь он почти проникся сочувствием к гарпунщику, которого захватили у него на глазах. Теперь сострадание сменилось злобой.

Минуту-две Кинрэйд молчал. Моряки, уже начавшие ему симпатизировать, с напряженным любопытством ждали, какую же весточку он пошлет, как они полагали, своей возлюбленной. Хепберн, у которого от душевного волнения, обострились все чувства, распознал этот нездоровый интерес и еще больше разъярился на Кинрэйда за то, что по его милости Сильвия стала объектом непристойных шепотков. Но гарпунщику было все равно, что думают или говорят о его невесте, которую, смежив веки, он все еще видел перед глазами: она стояла в Хейтерсбэнкской балке и смотрела ему вслед, на прощание пылко махая одновременно руками и платком.

– Что тебе от меня нужно? – спросил Хепберн неприветливым тоном. Будь его воля, он молчал бы, пока Кинрэйд сам не заговорит; но он не мог больше выносить тычки и насмешки моряков, перемигивавшихся между собой.

– Расскажи Сильвии… – начал Кинрэйд.

– Прелестное имечко для зазнобы, – воскликнул один из вербовщиков, но Кинрэйд, не обращая внимания, продолжал:

– То, что ты видел. Как меня повязала банда гнусных вербовщиков.

– Выбирай выражения, морячок, будь так любезен. Сильвия, я уверен, не терпит брани и сквернословия. Мы – джентльмены на службе Его Величества, с корабля «Алкеста», и с нашей помощью этот достойный молодой человек завоюет честь и славу, какие ему и не снились на китобое. Вот это и передай Сильвии – с любовью от меня, с любовью от Джека Картера, если она захочет узнать мое имя.

Один из моряков рассмеялся над этой грубой остротой; другой велел Картеру прикусить свой глупый язык. Сердце Филиппа исходило ненавистью к нему. Кинрэйд же его едва ли слышал. Он слабел от сильных побоев, от своего страшного падения, от того, что самообладание стало его покидать.

Филипп стоял, замерев в молчании.

– Расскажи ей, – продолжал Кинрэйд, преодолевая слабость, – то, что ты видел. Передай, что я вернусь к ней. Попроси не забывать той клятвы, что мы дали друг другу утром; теперь она мне все равно что жена, будто мы обвенчаны в церкви; скоро я вернусь и женюсь на ней.

Филипп произнес что-то невнятное.

– Ура! – гикнул Картер. – И я стану шафером на вашей свадьбе. И еще передай, что я пригляжу за ее хахалем, не дам ему гоняться за юбками.

– Значит, придется потрудиться, – буркнул Филипп. В нем закипал гнев при мысли, что именно на него пал выбор донести слова Кинрэйда до Сильвии.

– Заканчивайте лясы точить, пора трогать, – подал голос вербовщик, который больше остальных пострадал от Кинрэйда. До сей минуты он молча сидел в сторонке.

Филипп повернулся и пошел прочь. Кинрэйд приподнялся и крикнул ему вслед:

– Хепберн, Хепберн! Передай ей…