Поклонники Сильвии

Без четверти пять они с Эстер пришли в гостиную, и Фиби заторопилась. Эстер села рядом с Белл, завела с ней беседу. Филипп разговорился с Фиби, общаясь с ней на просторечии, которое ей было более понятно. На самом деле до женитьбы Филиппа она всегда звала по имени, и ей было трудно привыкнуть к новому обращению – «господин».

– Где Сильви? – осведомился он.

– С дитём гуляет, – доложила Фиби.

– Почему Нэнси не пошла с ней гулять? – спросил Филипп.

Ему словно наступили на больную мозоль, а он устал и потому задал вопрос с нескрываемым раздражением в голосе. Фиби могла бы с легкостью объяснить истинное положение дел: Нэнси занималась стиркой – вполне веское основание. Но она злилась на няню, да и резкость Филиппа ей не понравилась, так что она лишь сказала:

– Откуда мне знать? Не мое это дело. Жена и ребенок ваши, вот и следите за ними. Хотя молоды вы еще.

Своей отнюдь не умиротворяющей речью она окончательно испортила Филиппу настроение.

– Аппетита нет, – заявил он Эстер, когда стол был накрыт. – Сильви где-то бродит, и вообще все плохо – во всяком случае, не так, как должно быть. Пойду начну делать переучет. А ты не торопись, Эстер. Посиди поболтай со старушкой.

– Нет, Филипп, – остановила его Эстер. – Ты очень устал. Хотя бы чаю попей. Сильвия расстроится, если ты ничего не поешь.

– Сильвии все равно, сыт я или голоден, – ответил он, в нетерпении отодвигая от себя чашку. – Иначе она потрудилась бы быть дома и позаботиться о том, чтоб угодить мне.

Вообще-то Филипп в еде был непривередлив, да и Сильвия, надо отдать ей должное, добросовестно выполняла все домашние обязанности, к которым допускала ее Фиби, и всегда со всем тщанием заботилась о муже. Но Филипп, слишком рассерженный отсутствием жены, не замечал несправедливости своих обвинений и того, что его слышит Белл Робсон. А больная женщина страшно огорчилась, уяснив из его слов, что ее дочь пренебрегает теми обязанностями, которые сама она всегда ставила превыше всего. И Эстер не удавалось убедить ее, что Филипп вовсе не то хотел сказать, не удавалось уговорить ее не думать о тех словах, что так сильно ее опечалили.

Вернулась Сильвия. Веселая, жизнерадостная, разве что запыхавшаяся от быстрой ходьбы.

– Уф, – выдохнула она, сбрасывая с себя промокшую шаль. – Нам с малышкой пришлось укрыться от дождя, ведь жуть как лило! А ей, смотрите, все нипочем. Все такая же красавица, да благословит ее Господь.

Эстер скорей принялась выражать свое восхищение девочкой, чтобы удержать Белл от гневной отповеди, которую та готовилась дать ни о чем не подозревающей Сильвии. Но все напрасно.

– Филипп жалуется на тебя, Сильви. – Белл отчитывала дочь так же, как наставляла ее, когда та была ребенком – выражала свое недовольство больше суровым тоном и взглядом, нежели словами. – Не помню на что именно, но он говорит, что ты постоянно обходишь его вниманием. Так нельзя, моя девочка, так нельзя. Женщина должна… голова очень устала… одно могу сказать: это недопустимо.

– Филипп жаловался на меня, да еще маме! – воскликнула Сильвия, едва не плача: до того она была рассержена и удручена.

– Нет! – возразила Эстер. – Твоя мама немного не так поняла. Он был раздосадован тем, что вовремя не подали чай.

Сильвия больше не сказала ни слова, но румянец на ее щеках угас, она снова нахмурилась, снимая с малышки уличную одежду. Эстер топталась рядом, желая успокоить ее и умиротворить. С сочувствием глядя на Сильвию, она заметила, что на плащ девочки капают слезы. Эстер поняла, что не сможет вернуться в магазин, где ее ждали Филипп с Кулсоном, пока не утешит ее. Она налила в чашку чаю, подошла к Сильвии и, опустившись на колени рядом с ней, шепотом посоветовала:

– Отнеси это ему на склад. Все образуется между вами, как только он возьмет чашку из твоих рук.

Сильвия подняла глаза на Эстер, и та увидела, что она горько плачет. Опасаясь еще больше растревожить мать, Сильвия также шепотом отвечала ей:

– Я переживаю лишь за то, что он плохо отозвался обо мне перед мамой. Ведь я стараюсь, изо всех сил стараюсь быть ему хорошей женой, а это так выматывает, Эстер, ты даже представить себе не можешь. И я вернулась бы домой к чаю, если б не боялась, что малышка промокнет, когда мы были на берегу. Мы спрятались от дождя под скалой. В этот унылый дом и так тяжело возвращаться, а тут еще и мама, оказывается, настроена против меня.

– Будь умницей, отнеси ему чай. Поверь, он будет рад. На его месте любой мужчина возмутился бы: он приходит домой усталый, с мыслями о жене, надеется, что она его приободрит, а ее нет дома, и он понятия не имеет, зачем и куда ее понесло.

– Я рада, что у меня есть ребенок, – сказала Сильвия. – Если б не дочка, лучше б я вообще не выходила замуж. Да, я жалею об этом!

– Не болтай зря! – урезонила ее Эстер, с негодованием поднимаясь с колен. – Это грех. Знала бы ты, как многие другие живут! Но хватит об этом, уже ничего не изменишь. Иди отнеси ему чай. Нехорошо, что он все это время голодный сидит.