Поклонники Сильвии

Слишком многое подразумевали и доносили до адресата эти последние слова. И произнесены они были с проникновенной нежностью в тоне, что не укрылось от обоих слушателей. Кестер снова подмигнул, но этак ненарочито, и задумался о моряке, оценивая его внешность и манеры. Тот наведывался на ферму прошлой зимой, и, помнится, старому господину он пришелся по душе; но Сильвия о ту пору, на взгляд Кестера, только-только начала прощаться с детством и была еще слишком юна, чтобы заинтересоваться визитами гарпунщика, теперь же было совсем другое дело. Кестер преисполнялся гордостью, слыша, как его знакомые, люди из той же социальной среды, что и он – хоть круг его общения был весьма неширок, – называют Сильвию первой красавицей среди девушек, что ходят в церковь и на рынок или еще куда, где собираются ее сверстницы. Селянин-северянин, он не выдавал своих чувств, равно как его госпожа и мать Сильвии в таких случаях.

– Ладная девица, – сдержанно соглашался он, а про себя улыбался, смотрел по сторонам и слушал, что говорят о том или ином парне: пытался определить, кто же из них достаточно красив, отважен и порядочен, чтобы стать избранником Сильвии.

С некоторых пор наблюдательному батраку стало очевидно, что за ней «ухлестывает» Филипп Хепберн, а против Филиппа Кестер инстинктивно возражал, испытывая к нему ту природную неприязнь, что во все века существовала между горожанами и селянами, между тружениками сельского хозяйства и торговли. Посему, пока Кинрэйд и Сильвия шутливо ворковали между собой, Кестер постепенно склонял свой настойчивый ум к тому, что присутствующий здесь молодой человек как муж вполне подходит для его любимицы, ведь он во всех отношениях отличался от Филиппа и сам по себе был наделен немалыми достоинствами. И Кестер не упустил первой же возможности выказать свое благоволение Кинрэйду, выразившееся в том, что он старался максимально растянуть процесс дойки. И получалось, что еще не было на свете таких коров, которым требовалось бы так усердно «валять вымя» или которые так долго отдавали бы «последний надой», как Черная Нелл и Дейзи тем вечером. Но всему приходит конец, и Кестер, видя то, чего не замечали остальные – что свеча в фонаре догорала и через две-три минуты в коровнике стемнеет еще больше и ведра с молоком могут оказаться под угрозой, – поднялся с трехногого табурета. В то же мгновение Сильвия очнулась от своих сладостных грез, вскинула доселе опущенные ресницы, вновь обретая дар наблюдательности. Она вытащила из передника покрасневшие руки, куда спрятала их от холода, подхватила коромысло и приладила его на плечи, готовая нести в маслодельню полные ведра молока.

– Вы только посмотрите на нее! – воскликнул Кестер. Он обращался к Чарли, подвешивая на коромысло благоухающие ведра. – Уже хозяйкой себя мнит и с тех пор, как ревматизм схватил мое плечо, всегда берется нести молоко, даже слышать ничего не хочет.

И Сильвия проворно пошла вдоль стены, завернула за угол, ступая по коварным округлым камням, коими был выложен двор за хаотично разбросанными строениями. Шаг у нее был уверенный, устойчивый, хотя землю укрывал белый снег и местами было так скользко, что Кинрэйд волей-неволей держался близ Кестера, потому как тот нес фонарь. И Кестер не преминул воспользоваться случаем, хотя речь его прерывалась астматическим кашлем, которым он заходился с каждым глотком холодного сырого вечернего воздуха.

– Она – хорошая девушка – лучше не бывает – и хорошей породы, а это важно, будь то корова или женщина. Я знаю ее с пеленок; она вся очень хорошая.

К тому времени они дошли до задней двери кухни. Сильвия уже спустила на пол свою ношу и кремнем с кресалом выбивала искры, чтобы воспламенить трут. После пронизывающего уличного холода казалось, что в доме зазывно тепло, хотя в кухне, куда они вошли, лишь горстка угольев тлела в одном конце очага, а над ней висела на крюке огромная кастрюля с готовящимся картофелем – ужин для свиней. Этой кастрюлей и занялся сразу же Кестер, с легкостью поворачивая ее, благодаря восхитительной простоте старинного механизма. Кинрэйд стоял между Кестером и дверью в маслодельню, в которой исчезла Сильвия вместе с молоком. Ему хотелось и Кестера задобрить, оказав ему помощь, но некая сила, сковывавшая его волю, влекла его туда, где скрылась Сильвия. Кестер прочитал его мысли.

– Иди, иди, – сказал он. – Похлебка для свиней не требует столь аккуратного обхождения, как молоко. Я и сам сниму кастрюлю с крюка, не пролью. А ей негоже прислуживать свиньям, да и тебе, господин, тоже, лучше помоги ей перелить молоко.

И Кинрэйд в свете фонаря – его держал Кестер – направился в ледяной холод маслодельни, где до блеска начищенные жестяные бидоны быстро запотевали от пара теплого душистого молока, которое Сильвия переливала в коричневые кастрюли. Спеша помочь ей, Чарли взялся за одно из ведер.

– Ой-ой! Молоко сначала процедить надо. В нем могут плавать волоски коровьей шерсти. А мама очень строга на сей счет, шерстинок не выносит.