Поклонники Сильвии

– Кулсон, – обратился Филипп к своему товарищу, – я многое бы отдал за то, чтобы отправили тебя, а не меня. И я не раз был на грани того, чтобы отказаться от поездки. Не стану отрицать: бывают моменты, когда я доволен тем, что выбор пал на меня. Но если б я мог, я поменялся бы с тобой местами прямо сейчас.

– Хорошо тебе говорить, – отозвался Кулсон, немного смягчившись, но не желая подавать виду. – Я уверен, что поначалу у нас с тобой в этом деле были равные шансы – могли выбрать как тебя, так и меня. Только тебе как-то удалось меня опередить и сохранить свое преимущество, ну а теперь можно и пожалеть, что так получилось.

– Уильям, зря ты так, – укорил его Филипп, поднимаясь из-за стола. – Какие же у нас с тобой перспективы, если мы будем ссориться, как две глупые девчонки, из-за всяких мелких удовольствий или из-за того, что ты считаешь удовольствиями, которые будут доставаться одному из нас. Я сказал тебе правду, и интриги за твоей спиной я не плел. А сейчас мне нужно сходить в Хейтерсбэнк, попрощаться с его обитателями, так что я не стану больше здесь сидеть и выслушивать твои обвинения.

Филипп взял свой картуз и ушел, игнорируя настойчивые расспросы Элис об одежде, которую он возьмет с собой, и о гофрированной сорочке. Кулсон сидел неподвижно, полный раскаяния и стыда; наконец он украдкой взглянул на Эстер. Она вертела в руках чайную ложечку, но он видел, что она пытается подавить слезы. Надеясь вызвать ее на разговор, он обратился к ней с неуместным вопросом:

– И что же теперь делать, Эстер?

Она подняла на него глаза. Обычно мягкие и ясные, они теперь полнились негодованием, которое просвечивало даже через пелену слез.

– Что делать? – отозвалась она. – Кулсон, я была о тебе лучшего мнения. Как у тебя совести хватает подозревать Филиппа, завидовать ему, ведь он никогда не делал тебе ничего плохого, слова дурного не сказал. И сегодня, в последний вечер перед отъездом, из-за тебя он ушел из дома с мыслью о твоей зависти и ревности.

Эстер поспешно поднялась и покинула комнату. Элис хлопотала где-то в доме, собирая Филиппа в поездку. Кулсон остался один, чувствуя себя нашкодившим мальчишкой. Отповедь Элис его очень расстроила, даже больше, чем собственные высказывания, о которых он теперь сожалел.

Филипп быстрым шагом шел по дороге вверх по холму в сторону Хейтерсбэнка. Он был раздражен и взволнован словами Кулсона, да и вообще событиями этого дня. Он планировал сам строить свою жизнь, а теперь получалось, что ее выстраивают другие. И его за то еще и упрекают, будто это он принимает решения. Обвинили в том, что он предал Кулсона, своего давнего близкого товарища. А ведь он никогда не опускался до того, чтобы сделать кому-то подлость! Его чувство было сродни тому, что испытывал Азаил, когда воскликнул: «Что такое раб твой, пес, чтобы мог сделать такое большое дело?»[77].

Пребывая в смятении из-за Кулсона, Филипп утратил здравомыслие и в другом. Прежде он сознательно принял решение не говорить Сильвии о своей любви до тех пор, пока не сможет объявить ее родителям о том, что он стал совладельцем магазина Фостеров и пока терпеливым поведением, долгой и глубокой привязанностью не добьется ее расположения. Но по пути в Хейтерсбэнк Филипп почел за благо отменить это решение и поведать Сильвии о своих страстных чувствах уже сейчас, до отъезда – до отъезда на неопределенный срок в далекий Лондон. Пылкое мятущееся сердце разуму плохой советчик, и оно настаивало, чтобы он, сообщая о своем скором отбытии, внимательно следил за реакцией Сильвии. И если в ее словах, взглядах или жестах промелькнет хотя бы намек на нежное отношение, на сожаление, он возложит к ногам юной девушки свою любовь, не требуя взамен ответного выражения чувств, которые, надеялся Филипп, уже зарождаются в ней. Он дал себе слово, что не станет торопить ее, но сам сейчас изнывал от нетерпения; сердце его громко стучало, он мысленно репетировал сцену своего признания. Филипп свернул на тропинку, что вела к Хейтерсбэнку. По ней навстречу ему шел Дэниэл Робсон, о чем-то серьезно беседуя с Чарли Кинрэйдом. Значит, Кинрэйд был на ферме: Кинрэйд приходил к Сильвии, да еще в отсутствие ее матери. Филиппу вспомнилась несчастная покойная Энни Кулсон. Может, гарпунщик и с Сильвией ведет ту же игру? При этой мысли Филипп стиснул зубы и плотно сжал губы. Робсон с Кинрэйдом прервали разговор. Жаль, что они его уже заметили, а то бы он нырнул за стенку, дабы уклониться от встречи с ними, хотя ведь шел он в Хейтерсбэнк в том числе и с той целью, чтобы попрощаться с дядей.