И даже то, что они видели сегодня, было прекрасно: одноногий человек, ковылявший впереди них; парень, у которого ожог или болезнь, полностью стерев лицо, оставила только единственный, полный страданий глаз. После того как они узрели такие мучительные и прекрасные вещи и сидели сейчас бок-о-бок на этом пароходе, в обстановке этого прекрасного вечера, даже грусть, оживавшая в ней при мысли о том, как ей покажутся его домашние, была прекрасна. Все запускало в них тот механизм, что зовется сознанием, и они с помощью него овладевали жизнью и предметами. Итак, их пароход отчалил от Ченгелькёя.
Они входили в глубокую ночь и в основную часть Босфора. Через некоторое время им предстояло оказаться в Ваникёе. Она вспомнила день, когда они сидели здесь на кнехте пристани и болтали. Жизнь была прекрасна, но лето подходило к концу. Это лето — жемчужина их жизни, первый ее сезон. Как бы хорошо было, если бы она, как Мюмтаз, как Ихсан, могла доверять жизни. Но жизни она больше не доверяла. Она была слаба перед жизнью. И из-за этой слабости она могла однажды потерять Мюмтаза, Мюмтаза, который был ей так нужен и который так в ней нуждался. Потому что она хорошо себя знала. Она не могла полностью посвятить себя какой-либо идее, какому-либо чувству. Чуть хмурое лицо ее матери, насупленный вид Фатьмы заставляли ее забыть обо всем, как только она входила в дом. Ее жизнь состояла из множества разных частей.
Она жила в разных домах. Она жила в доме любви и в доме долга. Когда она переходила из одного в другой, то менялась и сама.
Она знала, что все это не укрывается от глаз Мюмтаза. Однажды он сказал: «Наши тела — самое простое, что мы можем дать друг другу; главная задача — суметь подарить друг другу наши жизни. Суметь целиком предать себя одной любви — это все равно что войти вдвоем в одно зеркало, а выйти оттуда с одной на двоих душой!» Только подробнейшее наблюдение за той, что была перед ним, могло вызвать к жизни такие слова. Мюмтаз вздрогнул так, будто бы молчание Нуран на него давило.
— Что с тобой? — спросил он.
— Ничего. У меня в голове все перемешалось из-за тебя. Сюмбюль Синан, Меркез-эфенди, Маджиде — у каждого свое право на жизнь. Я устала. Теперь я хочу побыть сама собой.
XII
Ловля луфаря подарила им повод насладиться Босфором еще раз, уже ближе к концу сентября. Луфарь, возможно, самое заманчивое развлечение на Босфоре.
Этому развлечению, которое предполагает хорошее освещение, можно предаваться на пространстве от Кабаташа до Телли-табья и от Бейлербейи до Каваклара по обоим берегам пролива, а любители его собираются у притоков, в результате чего на Босфоре, особенно в безлунные ночи, появляются островки огней. Пока остальные виды рыбалки только готовятся открыться, ловля этой рыбы, хоть она и требует дальних поездок, всегда становится увлекательной игрой, в которую играют практически все, кто окружает вас, где бы вы ни были.
Нуран с детских лет обожала эти ночные рыбалки, которые помогали почувствовать, будто ты живешь в каком-то высшем мире: из-за вод, сияющих словно алмазы, завернутые в черный и лиловый бархат; из-за той прозрачной тьмы, которая начиналась там, где заканчивалась вода, а тьма исчезала и где располагался со своим скарбом очередной рыбак; из-за движения волн от проплывшего мимо корабля, из-за небольшого ветра, обдувавшего лицо, из-за отблесков тысяч теней, наполненных огнями. Она любила эти рыбалки за движение, в которое волны, кажется готовые захватить вас и унести, приводили все окружающее их пространство; короче говоря, она любила эти ночные рыбалки за объемные вариации коротких напевов и музыкальных фраз, сложенных исключительно из отблесков, сияния и колебаний света в воде, отчего казалось, что вы стоите во дворце с красочными, блестящими и сверкающими полами.
До замужества и даже в годы раннего детства она часто отправлялась на ночную рыбалку с отцом, который в доме своим единомышленником и другом признавал только Тевфик-бея да свою дочь. Когда она рассказала об этих ночах Мюмтазу, наш герой не упустил возможности, чтобы сделать историю, в которой для него все складывалось так удачно, еще счастливее. А Тевфик-бей был давно готов. Ему уже надоел Кандилли, сестра и даже Фатьма. «Сентябрь я проведу в Канлыдже…» — ворчал он. Так что Нуран чувствовала себя спокойнее от того, что с ними будет их дядя.