Покой

Все это напоминало некую ситуацию повторного рождения человека в теле черепахи, но при этом бывшая человеческая душа со всеми ее привычками и жизненными потребностями продолжала жить в теле животного, и это существо помнило бы о ней и скрывало бы ее. Подобно тому как существуют некоторые люди, которые умеют соединить с истинным идеалом в общественной и политической жизни пошлый личный реализм, вращающийся вокруг всего дешевого и порочного, есть такие и в любви, которые стучатся в каждую дверь и которые связывают истинный идеал с бесконечностью его поиска.

Тевфик-бей, должно быть, был одним из таких людей. Но даже если и так, пожилой человек был привязан к красоте, бесконечности, чистоте и добру.

В общем, он сам это признавал до некоторой степени: «Не повторяйте моих ошибок. Я — человек, который застрял на перепутье».

И в тоске, омрачавшей его лицо во время произнесения этих слов, чувствовался печальный опыт его жизни. Из каждой новой чешмы черпал он воду лишь по разу, мечтая, что только здесь он получит прохладу, однако, едва его губы касались прохладной воды, он бежал к другой чешме, веря, что «эта не годится, следующая будет лучше». Так он, словно душа, обреченная скитаться и осужденная искать собственное тело в чистилище, где дуют леденящие ветры, переходил из тела в тело, не останавливаясь ни на одном из них больше чем на мгновение, а сейчас, растратив все полученное, грелся у костра любви Мюмтаза и Нуран. Уже десять лет Тевфик-бей толком не выходил в море, не пел громкоголосно песни, не показывался в веселых компаниях, не рассылал повсюду записок с мальчишками из окрестных ялы, как раньше. Все считали, что он тоскует по умершей жене, удивляясь подобной верности, неслыханной для такого человека, как он, который всегда был помешан на удовольствиях; одни объясняли это отчасти тем, что он «очевидно страдает от угрызений совести», другие же, испытывая справедливое сомнение под впечатлением его отшельнической жизни, которую он вел уже десять лет, готовились полностью забыть о его прошлом, которым он втайне хвалился и о котором с большим удовольствием вспоминал, и думали: «Кто знает, может быть, грехи бедного человека прощены, на него напрасно клеветали. Разве человек, который так привязан к умершей жене, стал бы совершать все те бесстыдства, о которых рассказывают?» Первым казалось, что Тевфик-бей был чудовищем, никогда не берегшим жену при жизни. Вторым казалось, что он не что иное, как жертва сплетен. На самом деле Тевфик-бей ни одного дня не любил свою самоотверженную и терпеливую жену, которая, чтобы заставить его тысячекратно отплатить ей за все содеянное ею добро, много лет ревновала, проявляла к нему мнительность и высокомерие и преподнесла ему все душевные проблемы Яшара лишь за то, что он его сын. Он пожалел о ее смерти так, как о смерти простого знакомого, несмотря на совместную жизнь, продолжавшуюся многие годы. Блага, которые она ныне приносила его душе, придавали ему душевное спокойствие от сознания, что она очень далеко от него — там, откуда не возвращаются. Если бы она в действительности согласилась жить вдали от него, как много раз обещала при жизни, то он, пусть и не пошел бы на жертвы, чтобы она могла жить спокойно и счастливо, но таким образом хотя бы сохранил самоотверженность по отношению к ее памяти. Ведь покуда жена Тевфик-бея была жива, он был готов на любые расходы ради такой раздельной жизни. И сейчас, хотя он и был на пороге жизненного финала, он воспринимал это освобождение как милость и пытался заплатить за него столько, сколько возможно. Однако там, куда отправилась бедная женщина, никакой потребности в расходах не было. Те хатимы и мавлиды[120], которые каждый год старательно заказывал читать Тевфик-бей, совершенно никак не могли сравниться со средствами, которые она каждый год выделяла для чтения этих молитв.

Главная причина того, что Тевфик-бей уже десять лет не показывался на люди и удалился от мира развлечений, который так любил, заключалась совершенно в ином. Он не желал видеть, как в том мире, где он жил победителем, ему предстояло постепенно, по старости, занимать вторые, потом и третьи места, а затем уступать соперникам еще больше. Этот человек, постоянно живший в состоянии душевного равновесия, несмотря на беспорядочность своей внешней жизни, заметив, что теряет былую силу, установил для себя своего рода возрастное ограничение и, можно сказать, отправил сам себя на пенсию по своему собственному желанию, по своему собственному решению. Он зажил у себя в доме в Кандилли, предаваясь дедовским воспоминаниям подобно римскому консулу, который некогда выигрывал большие битвы, а уйдя со службы, поселился в далекой деревне, занявшись садом и огородом. Сейчас, в новой атмосфере, созданной Мюмтазом и Нуран, он, будто став другим человеком, вновь отправлялся ловить луфаря, спускался на берег пролива и соглашался издали смотреть на то, что раньше так любил.