Покой

В тот день, когда Мюмтаз это понял, он заметил, что блеск в глазах Тевфик-бея, который то и дело гладил свои белоснежные усы тыльной стороной руки, выражает мудрость всей жизни. Это было знаком покоя, отречением от себя и согласием исчезнуть, поняв, что все дела в жизни выполнены. Когда он тыльной стороной руки оправлял свои усы, он словно бы говорил: «Я прожил жизнь, и сейчас я далек от всего». Так как этот Дон Жуан не исчез в урагане страстей и вспышках молний, внезапно окончив жизнь как герой трагедии, что подобало его прошлому, он хоронил самого себя — возможно, как раз этим коротким и бессмысленным жестом.

Поскольку супруги в Канлыдже, «родственники Нуран со стороны отца и со стороны жены Тевфик-бея», никак не могли понять всего этого, то они все еще смотрели на Тевфик-бея как на безутешного и скорбящего вдовца и проявляли всевозможное усердие, чтобы не беспокоить его и не напоминать ему о его страданиях. И именно поэтому они даже думали не селить его в комнате, где он когда-то жил, когда женился. Жить в комнате, с которой было связано столько приятных воспоминаний, для него явно было бы мукой. Тевфик-бею даже пришлось прикрикнуть на них своим зычным голосом: «Бросьте эти глупости, я знаю эту комнату, это самая удобная комната в доме», и они растерялись.

На самом деле, помимо оперы света во время ловли луфаря, в прибрежном ялы продолжилась иная, скрытая комедия. Нуран с Мюмтазом смеялись над этой комедией, а Тевфик-бей гневался, иногда серьезно, но в большинстве случаев наигранно, и жизнь продолжалась.

Так как пожилой человек с легкостью заставлял всех, кроме своей сестры, соглашаться со своими желаниями, то все привычки в доме довольно быстро изменились.

Прежде на этой прибрежной вилле текла жизнь, состоявшая из покоя, тактичных движений, таких, чтобы никого не побеспокоить. У Шюкрю-бея с Мукбиле-ханым не было никакой другой страсти в жизни, кроме выращивания цветов. Большая часть их времени проходила в цветочном саду и в оранжерее за домом.

Оставшееся время они заполняли тем, что, сидя за столом, перебирали семена, писали письма известным цветочным фирмам в Голландии, Италии, Англии и даже в Америке, отвечали на их послания и учили способам выращивания цветов тех соседей, кто перенял их привычки. Так как остальные три семьи квартиросъемщиков, живших с ними в другой части дома, за восемь-девять лет, прожитых вместе, приобрели те же самые привычки, то цветочный сад стал принадлежать почти всем.

Уже в начале лета с частыми появлениями Мюмтаза и Нуран привычки обитателей виллы изменились. Теперь никто не извинялся друг перед другом за невольно устроенный вечером шум и за то, что раскрыл ставни на окне своей комнаты раньше, чем в других комнатах; теперь, вместо долгой фразы с извинениями: «Простите, я, наверное, только что вас побеспокоил!» — слышались лишь общие вопросы о том, как идут дела. С появлением Тевфик-бея совершенно все стало вверх дном. По вечерам пожилой человек накрывал на веранде у воды стол с ракы. Окрестные рыбаки перестали проплывать мимо дома, не поговорив со стариком, а радио в доме стали включать, не спрашивая разрешения. Так что обитатели прибрежной виллы и их квартиросъемщики странным образом начали вести совершенно новую жизнь.

Иногда они ужинали в Канлыдже, иногда в трактире в Истинийе, а иногда брали что-то по мелочи с собой в лодку. Временами, по настоянию Тевфик-бея, они даже пили в лодке спиртное, как бывало на старинных вечеринках в честь полнолуния.

Когда Нуран уставала от рыбалки, она принималась напевать вместе с дядей песенку, которую он бормотал себе под нос, или какую-нибудь известную песню, и, увидев, что племянница ему подпевает, Тевфик-бей начинал петь громче, а ловля луфаря превращалась в музыкальное развлечение.

Все лодочники были друзьями старика. Они были пожилыми и помнили Нуран с детства. А молодая женщина и так со всеми дружила. Те, кто узнал от Мехмета, что они скоро поженятся, даже начали подыскивать для них в округе свободное ялы. Мюмтаз радовался этим планам, надеясь, что, возможно, они ускорят дело женитьбы, собирал адреса, чтобы поехать посмотреть какие-то виллы, когда осенью съедут арендаторы, и, чтобы мечты Нуран о меблированном домике с садом в Эмиргяне не были напрасными, говорил себе: «Хватит, пора остановиться. Я больше не могу сидеть целыми днями и думать обо всем этом».

— Нуран-ханым не станет отказываться от моря… Ведь ее отец очень любил море…

Шестидесятилетний лодочник, произнесший это, предлагал: «Вы хоть одну виллу выберите и поживите в ней… Увидите, как я буду вас кормить». Будь оно в его силах, этот человек весь Босфор преподнес бы к свадьбе племянницы Тевфик-бея.

Нуран и Мюмтаз обожали внимание со стороны этого простого человека. Иногда по вечерам он приходил к ним в лодку и принимался рассказывать истории о прежнем мире. В его рассказах чувствовался опыт прожитых лет.