Покоя больше нет. Стрела бога

Позднее Оби зашел к мистеру Омо, чтобы узнать, как получить жалованье авансом. Мистер Омо был дока в вопросах финансов и делопроизводства и наверняка знал, возможно ли это в принципе и на каких условиях. Оби принял твердое решение насчет пятидесяти фунтов, которые дала ему Клара. Он должен найти их за два месяца и перевести на ее счет. Преодолеют они нынешний кризис или нет, но в любом случае он обязан вернуть деньги.

Ему, в конце концов, удалось попасть к ней в больницу. Но, едва увидев Оби, Клара отвернулась к стене. В палате были и другие больные, почти все следили за тем, что происходит. Никогда в жизни Оби не был так растерян. Он тут же вышел.

Мистер Омо объяснил, что в исключительной ситуации служащий может получить аванс. То, как он это сказал, позволяло предположить, что исключительная ситуация каким-то образом связана с его личным расположением.

– Кстати, – добавил мистер Омо, меняя тему, – вам нужно подать декларацию о расходах на те двадцать пять фунтов и выплатить остаток.

Оби только сейчас понял, что та сумма – не подарок, который можно было потратить на что угодно. И теперь с ужасом осознал, что да, он получил максимум возможного – двадцать пять фунтов, но с условием, что отчитается за каждую милю пути. Мистер Омо назвал это объяснительной, «основывающейся на фактах».

Оби вернулся к своему столу. Расстелив дорожную карту и занявшись подсчетами, он выяснил, что путь от Лагоса до Умуофии обошелся всего в пятнадцать фунтов. «Это уже совсем плохо», – подумал он. Мистер Омо, выдавая двадцать пять фунтов, должен был предупредить его. Но тут уже ничего не поделаешь. Оби не мог сейчас вернуть десять фунтов. Придется сказать, что он находился в отпуске в Камеруне. Некстати.

Главным, к чему привел этот кризис в жизни Оби, стало то, что он был вынужден впервые задуматься над побудительными мотивами своих поступков. И размышляя, вспомнил много такого, что напоминало чистое жульничество. Взять хотя бы историю с ежемесячной выплатой двадцати фунтов городскому Союзу, она, в общем, стала основной причиной всех его бед. Почему он не засунул куда подальше свою гордость и не согласился с четырехмесячной отсрочкой, которую ему одобрили, пусть и неохотно? Разве мог человек в его положении позволить себе подобную гордость? Разве не говорят у него на родине, что нельзя глотать собственную мокроту ни из гордости, ни из приличий?

Еще раз обдумав ситуацию, Оби решил приостановить выплаты до момента, когда ему будет удобно. Встал вопрос, сообщать ли об этом Союзу. Оби пришел к выводу, что и этого не нужно делать. Он не позволит им опять совать нос в его дела. Просто перестанет платить, а если спросят, почему, объяснит, что имеет кое-какие семейные обязательства, и они – первоочередные. Что такое семейные обязательства, понимали все, это вызовет сочувствие. А если даже нет, не страшно. Никто не потащит сородича в суд, по крайней мере, из-за такого.

Оби сидел и размышлял обо все этом, как вдруг открылась дверь и вошел посыльный. Оби невольно вскочил, чтобы принять конверт. Он осмотрел его, перевернул и убедился, что письмо не вскрывали. Оби положил его в карман рубашки и опустился на стул. Посыльный исчез.

Решение написать Кларе Оби принял минувшей ночью. Еще раз прокрутив в голове то, что произошло в больнице, он понял, что разозлился напрасно. Или, по крайней мере, у Клары было куда больше прав на это, чем у него. Она, несомненно, считала, что жива до сих пор никак не благодаря ему, и, конечно, не могла знать, сколько дней Оби провел в тревоге и ночей без сна. Хотя даже если знала, важно ли это ей? Какое утешение мертвец может извлечь из того, что его убийца посыпает голову пеплом?

Оби, который теперь проводил все время в постели, встал и прошел к письменному столу. Писать письма ему было нелегко. Каждую фразу, прежде чем перенести на бумагу, он обдумывал. Порой ему требовалось десять минут на вступительное предложение. Оби хотел сказать: «Прости меня за все, что случилось. Я во всем виноват»… Но отказался от этой мысли; подобное самобичевание – сплошное жульничество. В конце концов он написал: «Я могу понять, что ты больше не хочешь меня видеть. Я причинил тебе страшное зло. Но я не верю, что все кончено. Если ты дашь мне еще один шанс, я больше никогда тебя не подведу».

Оби перечитал письмо еще раз, еще. Затем переписал набело, заменив «я не верю» на «я не могу заставить себя поверить».

Оби встал очень рано, чтобы передать письмо в больницу и успеть на службу к восьми часам. Он не осмелился зайти в палату и стоял за дверью, поджидая медсестру. Перед кабинетом врача уже выстроились в очередь больные. В воздухе пахло карболкой и разными лекарствами. Может, тут было и не очень грязно, но так казалось. Справа беременную женщину рвало в открытый сток. Оби не хотел видеть рвоту, но глаза сами смотрели туда.

Мимо прошли два санитара, и Оби услышал, как один спросил у другого:

– Эта женщина ждет медсестра?

– Не знаю, – ответил второй, словно ему задали сложный вопрос. – Такие всегда сегодня болеть, завтра нет, вот и пойми.