Поколение пустыни. Москва — Вильно — Тель-Авив — Иерусалим

Несмотря на смертельную усталость, мы перед отъездом устроили у нас и у наших друзей в один и тот же вечер две предотъездные вечеринки и танцевали до утра.

Мама и дети провожали нас на вокзале. Мы с Марком в первый раз поехали за границу не только по делам и не в спешке, а, как он говорил, — в наше запоздалое свадебное путешествие. 20 лет — не такое уж большое запоздание.

В Каире мы в первый раз за много месяцев хорошо выспались. Утром долго лежали в постели, и нам, «как в кино», принесли завтрак на таблетах[556] в постель. Марк вдруг решил, что его жена в свои 41 год все еще самая красивая и молодая женщина в мире. Мы давно так много не смеялись, как в этом путешествии, которое мы решили использовать «во всю!»

Пошли в Музей. Ничего подобного по красоте я не видела, хотя я посетила немало музеев в России и Европе. Раскопки Тутанхамона, гробы, саркофаги, мумии, разные предметы роскоши, которым уже несколько тысяч лет, чудеса археологии, бальзамирования в древности, сказочный мир. Я начала понимать, как люди могут посвятить всю свою жизнь этой старине, писать монографию об одной мумии, барельефе, иероглифе.

Синяя эмаль в золоте, которая сохранилась, как новая, как если бы она вышла теперь из-под резца художника, ювелира. В раскраске есть столько вкуса, культуры, рафинированного чувства красоты, гармонии, что нам остается только жалкое подражание древности. У древних не было перегруженности барокко, не было холодной прозы и утилитаризма и будничности нашего века, поэтому они остались классичны: Египет, Рим, Греция, Византия.

И борьба с тлением, борьба со смертью, со временем. Для того, чтобы воздух, и солнце, и сырость, и войны, и громилы не испортили всей этой роскоши и богатства, нужны были пирамиды, склепы и сокровищницы вдали от человеческих поселений и городов, вдали от восстаний рабов, тления и революций. Но теперь и убежища не помогают: как было с Рейнским собором.

Дорога к пирамидам была прекрасна: парки, масса воды, субтропической растительности. Нил, его притоки, дельта, зоологический сад и, наконец, Сфинкс. Сфинкс — это воплощение психофизических начал: тело животного и голова человека. Материя и дух (как потом в кентаврах). Пирамиды как остатки рабства интересны только своей грандиозностью, примитивностью конструкции — так дети строят. Но чтобы построить эти пирамиды, нужна была большая инженерная техника блоков и транспорта доставки материалов на место, этих монолитов, этих чудовищных камней, под которыми гибли поколения, и среди них — евреи времен Моисея.

Но и теперь, спустя тысячелетия после построек пирамид, Египет — страна экономического рабства, неравенства, отсталости. Достаточно посмотреть на экстенсивную систему орошения вертящимися колодцами, которые крутят верблюды и ослы с завязанными глазами. Пауперизация чувствуется на каждом шагу. Весь город, не исключая самых богатых и шикарных районов, полон нищих. Они, как мухи на сладком пироге, облепляют все кафе, трамвай, станции. Они навязывают вам никому не нужные выигрышные билеты, шнурки для ботинок, папиросы, спички. Они не дают прохода. Их одежда состоит из хлопчатобумажной длинной и грязной рубахи, без белья под ней. Старая свалянная феска на голове и стоптанные туфли на босу ногу. Дикое сочетание восточной роскоши и нищеты, кварталы, где полицейский в белых перчатках показывает вам дорогу и помогает перейти на другой тротуар, и недалеко от этих районов восточные базары, где лавчонки одна на другой, где, как у нас в Старом городе, продавцы сидят с ногами на прилавке и выкрикивают товары, а многотысячная толпа вертится вокруг с громким гортанным криком, с жестами, как если бы им угрожала непосредственная опасность. Магазины в так называемом европейском районе, где самые красивые дамские туалеты и парфюмерия из Парижа, и кафе, наполненные расфранченной публикой — такое неравенство «вопиет к небу»!

* * *

Мы выехали на итальянском пароходе «Эсперия», но поездка была зимняя, с качкой и морской болезнью. Еда итальянская с оливковым маслом, много риса, макарон была мне тяжела, приходилось все запивать кьянти, легким и прекрасным вином. До Неаполя была мертвая зыбь, от которой переворачивало все внутренности. Я 30 часов ничего не ела. Марк, который лучше переносил качку, меня уговаривал «закусить», но только в Сиракузах, где мы из-за бури стояли четыре часа, я позавтракала.

Запах прибрежной воды, полной нечистот, запах кухни и фритюра[557], напоминали мне времена моих беременностей, когда я страдала от запахов. Эта идиосинкразия у меня осталась на всю жизнь. Мы вздохнули легко в Цюрихе, в прекрасном отеле «Сан Петер». Вначале мы были неразлучны, Марк бегал за покупками и имел разные медицинские встречи, и я его сопровождала. Но потом я записалась в санаторий Бирхер-Беннер[558], чтобы изучить «ро-кост», приготовление сырой и вегетарианской пищи.