Читаем Покоряя Эверест полностью

Но гора не всегда согласна со столь оптимистичными воззрениями. Первое оружие ее обороны — это банальный холод. По ночам сильный холод ощущается уже после определенной точки, где-то около –10 градусов по Фаренгейту[414]. Холод — тревожный фактор на таких высотах, и в этих условиях жизни носильщиков в опасности, ведь они, за редким исключением, быстрее всего теряют выносливость на сильном морозе. Нельзя также сказать, что и британскому сахибу холод нипочем.


Ирвин, Мэллори, Нортон, Оделл и посыльный журнала «Таймс» стоят позади. Шеббаре[415], Брюс, Сомервелл, Битэм[416]сидят на первом плане


Второе оружие — это снег. Даже слой снега всего в несколько дюймов значительно увеличивает трудозатраты по переноске груза из Лагеря III в Лагерь IV. Все, что было твердым и надежным, становится скользким и опасным. Когда снежная пыль летит в лицо, а проложенный след замело метелью, носильщик больше не может четко различить выемки, куда ему ставить ноги, и соскальзывает по твердому старому снегу или по льду под ним. Вместо того чтобы довольно и уверенно шагать распрямившись, он начинает нерешительно ползти, прижимаясь всем телом к склону. Чувство безопасности полностью исчезает. Бравый парень, который так гордо нес свою ношу, превращается в сущего ребенка, за которого британский офицер в ответе на каждом шагу.

Удача оказалась гораздо менее благосклонна к экспедиции 1924 года на фоне нашего опыта 1922 года — в тот же временной отрезок нас ждали более сильные холода и более обильные снегопады. Именно снегопад осложнил ситуацию для альпинистов между Лагерями III и IV. И, хотя склон коридора, где в 1922 году сошла лавина, каждодневно неопасен и был в отличном состоянии, когда Нортон, Оделл и я 20-го числа отправились на Чанг-Ла, предостережения о плохой погоде убедили нас в необходимости с самого начала проложить другой путь, не включающий этот склон, на случай сильного снегопада.


Правила игры

Правила этой игры — вкратце в том, чтобы относительно безопасно подниматься прямо по склону, но нельзя пересекать склон там, где снежный пласт может соскользнуть. Даже просто пересекая его и этим нарушая целостность снежной поверхности, можно спровоцировать лавину. Коридор в 1922 году стал небезопасен после того, как выпал муссонный снег, поскольку его дно было наклонено так, что, даже идя прямо вверх по склону, на самом деле вы все время его пересекали. Теперь же, когда видишь нагромождения из снежных бугров и голубоватого расколотого льда, лежащие под длинным заснеженным перевалом Чанг-Ла (или Северное седло), кажется почти невообразимым восстановить этот маршрут, не используя коридор до стратегической точки и не пересекая ни один из снежных склонов, которые опасно преодолевать после обильного снегопада.

Вдали справа мы увидели длинные склоны, отделенные от коридора чередой ледяных обрывов. По этим склонам восходила первая экспедиция 1921 года. С тех пор рельеф здесь сильно изменился, но нижние склоны остались практически такими же, какими и были. А выше склон прорезала огромная расселина, протянувшаяся поперек него до верхнего конца коридора. Возможно ли, поднявшись справа, воспользоваться этой расселиной, чтобы вернуться в сердце коридора? Очевидно, что если мы, объединив усилия, пробьемся до ее нижней кромки, то там будем защищены от лавины сверху. Но любой отряд, прокладывающий новые маршруты на Чанг-Ла из Лагеря III, обнаружил бы, что эта работа займет целый день. И, хотя 20-го числа были благоприятные условия, мы продвигались очень медленно. Наконец крутой склон привел нас к расселине и единственной настоящей трудности маршрута: доступ к ее нижней кромке, по которой мы хотели взобраться, преграждала близлежащая полоса ледяных утесов. Нужно было сначала вскарабкаться по отвесной стене к подножию маленького камина, который тут и был частью нашей расселины. Но снег в основании этого камина не давал опоры для ног: в его стенках даже нельзя было прорубить ступени, настолько неудобно узок он был. Прежде чем мы вынырнули из камина и оказались в самой большой расселине с удачным доступом к кромке, мы поднялись на столь крутые и трудные 200 футов[417], какие только могут быть на любой большой горе.

Остальная часть подъема уже не доставила проблем, хотя выбор прямого пути, чтобы избежать траверса последнего склона до старой площадки Лагеря IV, требовал вырубки большего числа ступеней. Мы похвалили себя за то, что разделили обязанности, так что каждый ощутил удовлетворение от своей роли, а также от того, что мы смогли устранить основные опасности при восхождении. Но еще предстояло выяснить, как носильщики с грузом справятся с этим крутым участком в 200 футов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное