Читаем Покоряя Эверест полностью

В дальнейшем у нас ушло не два, а четыре дня, чтобы добраться до перевала, который в итоге стал известен как Лхакпа-Ла («Ветреный Проход»[281]). Эта история может послужить прекрасной иллюстрацией того, с какими трудностями нам пришлось столкнуться. 15-го числа мы должны были встретить группу кули Буллока у водораздела в долине. Они уже сворачивали его лагерь, и мы могли бы продолжать путь все вместе. Но нашему посыльному удалось собрать лишь половину из них, а ожидание остальных вызвало большую задержку. Отсюда мы последовали по западному ручью. Это была довольно утомительная двухчасовая прогулка по каменистой местности (хоть и без груза) до конца ледника, а затем — по шельфу морены на его левом берегу. Я надеялся, что мы найдем легкий обходной путь к удобному месту для лагеря, которое ранее присмотрели с вершины Карпо-Ри. Но шельф резко обрывался, упираясь в крутые каменистые склоны, облака закрывали нам обзор, а после утренних неудач у нас было мало времени, так что пришлось заночевать там, где мы были. Когда мы проснулись, над долиной все еще стелился толстый слой тумана, и мы ничего не могли рассмотреть, но все равно были полны решимости взобраться на перевал, если будет возможно. Для лучшего обзора мы поднялись на гребень холма над нами, а затем взошли по нему на вершину (в 6:30 утра). Вид был великолепным, и я сделал несколько хороших фотографий. Но обрыв на дальней стороне оказался серьезнее, чем мы надеялись. Мы попытались извлечь максимум пользы из этого похода, зарисовывая карты, а в 8:45 утра устроили привал для завтрака на краю ледника, уже сильно отклонившись к северу от основного курса. Прежде чем мы продолжили путь, нас снова окутал туман, и, доковыляв в снегоступах через ледник до подножия ледопада, в 11 утра мы повернули обратно. К тому времени отряд вымотался, и мы уже не могли подниматься на перевал. И даже взобравшись на него, из-за тумана мы бы ничего не увидели. Тем не менее, снова добравшись до палаток, благодаря всему увиденному мы не ощущали, что день потерян. И перед новой попыткой подняться на Лхакпа-Ла мы все же решили дойти до места для следующего лагеря. Еще было время послать вниз сообщение сирдару, чтобы он собрал больше кули и припасов и выдвинулся на следующий день. Мы надеялись, что из нового, расположенного выше лагеря мы достигнем перевала в более ранний час и менее уставшими, и тогда отряду хватит сил пересечь его и спуститься по леднику с другой стороны.

Первые пришедшие утром кули принесли сообщение от сирдара о том, что припасов не хватает и он ничего не может прислать наверх. Пайки рассчитывались так, что их должно было хватить еще на три дня, но их распределение было хаотичным. Однако затем нам отправили достаточно запасов, чтобы перенести лагерь на следующий день, но, конечно, пришлось отказаться от планов на более дальнюю разведку. В итоге мы благополучно разбили лагерь в уже привычную метель. На деле погода не желала быть к нам благосклонной: снег в эти дни валил по 8–10 часов, и мы с облегчением наконец-то увидели погожее утро.

18 августа, когда низкая луна почти садилась, мы втроем в сопровождении одного кули отправились в самую важную экспедицию за всю нашу разведку. Неудача в этот день привела бы к прискорбной задержке, прежде чем отряд снова смог бы штурмовать перевал. В лучшем случае мы сможем повторить попытку четыре дня спустя, и если в итоге не проложим путь здесь, то все планы на сентябрьское восхождение окажутся под угрозой. В то утро мы взобрались на ледник по небольшому утесу, с полным осознанием того, что взойти на перевал любым образом было насущной необходимостью. Первые же несколько шагов по леднику показали нам, чего от него ожидать: мы провалились в снег по колено. Выходом было, конечно, надеть «ракетки». Однако снегоступы, хоть много и не весят, увеличивают нагрузку при длительном переходе, к тому же в них труднее преодолевать крутые склоны. Мы носили их до конца дня, пока брели по снегу. Около рассвета видимость ухудшилась: снежные поля застелила легкая парящая дымка. Подъемы и спуски стали одинаково неразличимы, так что оступившаяся нога могла внезапно удариться о склон или так же резко провалиться на неожиданную глубину. Расселины принуждали нас — или нам так казалось — отклоняться вправо, к скалам на левом берегу ледника. Мы столкнулись с необходимостью принять важнейшее решение, из тех, что определяют успех или провал. Казалось, что лучше карабкаться по скалам и избегать сложностей на ледопаде. Слева от нас был легкий проход, которым мы впоследствии и воспользовались. Но, вероятно, мы поступили верно. Наш путь был надежным, хотя и длиннее, чем напрямик, и в тот день мы долго и трудно продирались сквозь снег. Однако скалы, хотя и были засыпаны им на глубину в несколько дюймов, были нетрудными, и длинный траверс вывел нас обратно к леднику примерно в 8:30 утра.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное