Покров Любви

Надя плакала и умоляла его вернуть брошь, сказала, что, если ему нужны деньги, они могут продать квартиру, а она уедет в Москву, но Сергей только потешался над нами. Он веселился! Представляете, он просто веселился, глядя на то, как мы огорчены и, главное, как страдает его мать. Он даже упрекнул ее в том, что она ведет себя не как аристократка, а как посудомойка, что ей не пристало плакать и унижаться. Он, мол, восстановил справедливость и все в таком роде. Я вам уже рассказывала. Надо было видеть Надю: она молчала, только в ужасе смотрела на своего сына, казалось, она видела его впервые. А тот, наговорив нам кучу гадостей, просто встал и, хлопнув дверью, ушел. Наде сразу же после его ухода стало плохо. Она пролежала месяц в больнице. Я приходила к ней очень часто, старалась дать понять, что брошь – это, в конце концов, только материальная ценность, пыталась успокоить ее. Через месяц ее выписали, и так как она была слишком слаба, я предложила ей пожить у меня. Она с радостью согласилась, по-моему, она не хотела возвращаться домой, не хотела часто встречаться с сыном.

Но и у нас она прожила недолго. Через несколько месяцев она умерла: тихо, во сне. Однажды утром я просто обнаружила, что она «ушла». Я чувствовала, что она не хочет больше жить и поэтому совсем не боролась со своей болезнью. В последние дни она только повторяла, чтоб мы ее простили, ей было стыдно за своего сына. Я отвечала, что ей не за что просить у нас прощения, она ни в чем не виновата, но она только странно улыбалась и медленно угасала. Мы же ее и похоронили. По православному обычаю отпели в церкви.

Вот и вся история. Конечно, все это грустно. Поэтому, когда вы сказали, что Сергея подозревают в краже, я ничуть не удивилась. Я даже подумала: «Хорошо, что Нади уже нет». Вы меня разговорили, однако… – она взглянула на Мишеля, хитро прищурив глаза.

– Я благодарю вас, мадам. Вы нам так помогли.

Потом Элен позвала своего мужа и попросила его принести семейный альбом. Они рассматривали старые фотографии, читали пожелтевшие газетные страницы, которые с такой трогательной любовью были подобраны, сохранены и аккуратно подклеены вместе с фотографиями. Они очень осторожно переворачивали каждый альбомный лист, и Мишель подумал, что это лучший способ изучать историю: вот она здесь, как на ладони. История страны через историю одной семьи.

– Вот, смотрите, – показывала Элен на снимки в альбоме, – это моя бабушка, а это – прабабушка в свадебном платье с той самой саламандрой, которую мы больше никогда не увидим…

– А можно я сделаю несколько снимков? Я сегодня же перешлю их Максиму. Например, фото вашей прабабушки, бабушки, ее первого мужа и вот эти вырезки из газет, думаю, они могут помочь ему.

– Пожалуйста, здесь нет ничего секретного. Вы можете снимать все, что сочтете нужным, – ответила ему Элен.

Мишель взял свой Nikon, отснял все необходимые фото и вырезки из газет. Потом еще раз поблагодарил Де Вернье, пообещал сообщить, если будут новости, и вышел на улицу.

Уже стемнело, накрапывал такой привычный в это время года в Париже дождик. Мишель шел домой и прокручивал в голове разговор с Элен Де Вернье. Все, что она рассказала, было очень важно, хотя и не приводило к ответу на самый главный вопрос: где же сейчас находится покров. Но, по крайней мере, Мишель больше узнал о характере Сергея Львова и его способности к циничным и жестоким поступкам.

Теперь у Мишеля не было никакого сомнения, что кражу совершил именно он. Нет, он не делал черную работу, он не убивал викария, но он совершил не менее страшное преступление: он организовал эту подмену и на его совести смерть двоих человек. Этот парень, Анри, покончил с собой, когда узнал, что его обманули, и когда осознал, какой страшный грех он совершил. Наверняка русские уже выследили Львова, но они правы: арестовывать его сейчас, даже если покров у него (а скорее всего, Серж его спрятал и вряд ли скажет, где он находится), нельзя. Им надо знать, для кого он совершил это преступление.

Дома Мишель первым делом открыл компьютер, переснял снимки из альбома Де Вернье и отправил их Максу и Андрею. Потом описал вкратце свою встречу. Начал писать на английском языке (для Максима), но, поразмыслив, насколько больше времени это займет, перешел на французский язык: пусть Андрей переводит. Отправил на два электронных адреса (Максу и Андрею), приписав, что сегодня вечером он будет дома, и, если им надо что-то уточнить, они всегда могут позвонить.