Покров Шута (СИ)

Злые языки могли бы пошутить о том, что он находит направление по запаху, но на деле столовая просто располагалась по соседству с госпиталем. На редкость удачное архитектурное, инженерное, тактическое и вообще решение. Почти гениальное — подумал Аллен, потихоньку выбираясь из госпиталя и осматриваясь в поиске нежелательных лиц. Но, видно, никто не подумал о том, что в конце дня Уолкеру приспичит начинать новый бой с Фоу. Кстати, он снова впервые подумал о том, не может ли Фоу оказаться занята чем-то более важным? А чем она вообще может оказаться занята, какие у неё обязанности? Оказывается, он ещё столько всего не знал! В столовой этого отделения работал мужчина восточной наружности, довольно молчаливый, но, как успел выяснить Уолкер, дружелюбный, но предпочитающий не лезть в чужие дела. И готовил он тоже очень вкусно. Но Джерри всё же лучше! Поздний ужин так же прошёл в тяжёлых и не очень размышлениях. Аллен ел гораздо меньше обычного, но полагал, что это, возможно, не от того, что чистая сила отделена от него, а от того, что его пичкали, как хотели, различными витаминными добавками в огромных количествах. Аллен не спорил, понимал, что ему же нужно, и что так будет лучше. Да и добавки эти были хоть и специфического вкуса, но ничего неприятного. Кисленькие в большинстве случаев. А Аллен хоть и был сладкоежкой, но умел есть всё. Суровая школа Мариана Кросса. Вот ведь засел он у него в голове в последнее время! Аллен подумал, что это точно не к добру. К скорой встрече с Кроссом, что звучало совсем уж жутко. Хотя удостовериться, что Учитель всё-таки жив, действительно хотелось. Не то чтобы Аллен верил, что его демон, то есть его Учитель, может погибнуть, но всё равно так было бы спокойнее. Но в идеале Кросса должен был встретить кто угодно, кроме него самого и передать эту радостную новость Аллену без дополнительной пачки долгов. Почему его Учитель ассоциируется у него только с этими дрянными долгами? Приближалась угроза окончательно грохнуться в собственнические объятия депрессии, которые сейчас угрожающей тёмной тучей нависли прямо над ним, напоминая о той непроизносимой сумме…. Никогда ещё Аллен Уолкер не был так рад боли, прострелившей его проклятый глаз. На мгновение всё вокруг даже окрасилось в алый, а изображение потеряло чёткость, но всё равно он был рад этому избавлению от мыслей. До тех пор, пока не ощутил в полной мере подступающую к горлу желчь, сдавливающие виски иглы и болезненный спазм, скрутивший его внутренности в три узла как минимум. А всё от одного пылающего глаза. И чёртово онемение конечностей, и невозможность вздохнуть, и даже отвратительный запах, который ему явно чудился, но продолжал настойчиво забивать ноздри, потому что открыть рот, когда зубы крошатся друг о друга в попытке сдержать боль, просто невозможно. Акума. Несчастные пленники Тысячелетнего Графа. Он чувствовал их, слышал, знал, что они есть, что они пришли в движения, и что их много, так много, что хочется выть в голос от бессилия, подобно волку, обдирая ногтями ближайший косяк, пол, сбивая кулак, только бы отвлечься, заставить себя вспомнить о реальности. Давно на него так не накатывало. Он не просто знал, что они есть, не просто мог ощутить их местоположение. Нет, на таком расстоянии он даже не мог рассмотреть в подробности то, что сталось с измученными душами. Он их… чувствовал. Нет, не так… будто бы он был ими, как-то по-другому. Но менее паршиво от того не становилось. Он стоял, прижавшись к стене, стоял, сжимая кулак, закрывая слезящийся воспалённый глаз и повторяя бескровными губами словно мантру:

— Подождите. Ещё немного. Я не могу сейчас... никому... ничем... помочь.

Знать, что ты нужен, и знать, что он не может помочь. О Боже, неужели некоторое время назад ему в голову и впрямь стучалась мысль о том, что без руки было бы лучше? Он не может, не имеет права, и глаз, проклятие Маны, будет наилучшим напоминанием об этом.

Он должен идти вперёд, он должен найти подход к своей чистой силе, сделать её и себя сильнее, выжать всю выгоду из собственного ранения и доказать, что все планы Ноя, какими бы они ни были, оказались провальными. Он сумеет. Оставалось только переждать эту адскую боль, пережить это собственное отчаяние и пойти добивать строптивую руку. Хоть клеем, хоть изолентой, но он смастерит ей старую форму. Или, раз уж она такая изменчивая модница, новую. Лишь бы акума квасила, как прежде. Или даже лучше. Боль наконец-то отступила, как отступают с берега солёные волны — обещая вернуться в ещё более страшном обличии. Так что Аллен, пока было время и силы, сумел вернуть своей тушке почти вертикальное положение и, мысленно ругаясь на собственную ранимость и хрупкость, отправился дальше. А потом понял, что так и не осознал, где именно было его это «дальше».

Короче говоря…

Короче говоря, какого хрена больной топографический кретин выползает в коридоры этого подземного лабиринта без тщательно отобранного сопровождения?