Самого Бориса часто беспокоило принципиальное соображение: не слишком ли прост язык произведения, не выглядит ли это стилизацией, не слишком ли это «мендельсоновская» музыка. Сомнения, конечно, были напрасны. Музыка Клюзнера очень своеобразна как в частностях, так и в целом, характерна присущими автору мелодичными и гармоничными особенностями. Может быть, лишена самостоятельности тема 1-й части, зато она очень обаятельна сама по себе и получила разработку в четкой авторской манере. Помню, что в исполнении М. Ваймана Концерт блеснул на эстраде Ленинградской Филармонии. Большую положительную роль сыграл Е. А. Мравинский, приблизив к филармоническому оркестру 3-х композиторов: В. Салманова, Б. Клюзнера и Г. Уствольскую. Появились увертюры Клюзнера, симфонии. Как мне помнится, первые две симфонии, исполнявшиеся в Ленинграде, большого резонанса не имели и не только в силу различного отношения разных людей к автору.
Мне лично всегда казалось, что оркестровая музыка Бориса не очень оркестрова. Она в значительной степени идет от его пианизма, привычного ощущения клавиатуры. Поэтому при всем своеобразии мелодического материала, настоящей оркестровой жизнью этот материал не жил, хотя звучал оркестр довольно хорошо. Но это мы с ним обсуждали, и осталось это между нами… Справедливости ради стоит заметить, что сидело все-таки в нем сознание непогрешимости. При всей его авторской скорости при отборе материала он не воспринимал посторонних советов, всегда имел логическое оправдание тому, что выходило из-под его пера. Было ли это всегда убедительно? Думаю, что нет.
Что же представлял собой Борис Лазаревич в целом как человек? Это был очень сложный человек. В нем сочетались простота человеческого общения и излишняя заносчивость, широкое знание лучших творений мировой культуры и обидное незнание хороших школьных „азов“, прекрасный оратор, которого можно слушать часами, — и литературно-письменно неподготовленный человек. Жил он изолированной жизнью холостяка и с большим уважением и заботой относился к семьям своих товарищей. Когда у меня в семье были нелады, он давал мне умные советы по части укрепления семьи. К детям относился особенно нежно, к нам домой он не приходил без плитки шоколада или чего-либо подобного для моего маленького сына.
У него не было безусловного стремления к деньгам. Они были ему нужны только для удовлетворения своих необходимых потребностей, не более. При этом он помогал еще и своим товарищам. Помню, как-то в свою лучшую пору он предложил мне деньги для того, чтобы я мог отказаться от моей тяжелой службы и год усиленно поработать над сочинением. Он был такой (я, конечно, от денег отказался). Поскольку в Борисе было довольно много контрастов, это давало возможность разным людям выбирать из его свойств и поступков то, что им в каком-то смысле выгодно. При „анкетном опросе“ выяснилось бы, что люди видели в нем самые противоположные свойства: внимание к людям — безразличие, деликатность — резкость и т. п. И что самое невероятное, сейчас есть люди, знавшие его с молодых лет, которые не признают в нем выдающегося таланта. Одно признают все — это его честность, порядочность, что составляло его истинную натуру. Разобраться в существе его конфликтов с людьми в последнее 10-летие жизни очень трудно. Трудно потому, что его претензии к людям всегда носили принципиальный характер и были логически обоснованы. Ввиду этого не хотелось, да и трудно было ставить его в положение неправого. Но можно было все-таки при его-то уме уйти от непомерных нагрузок в борьбе за общественные дела, если общество этой борьбы не подхватывает. Для чего это подвижничество?.. Вот и не стало человека!
Мне несказанно жаль, что судьба отняла у меня человека, находиться в обществе которого, разговаривать, слушать, советоваться всегда доставляло громадное удовольствие. Его талант, ум, наблюдательность, юмор имели для многих притягательную силу, и я отчетливо сознаю, что только благодаря счастливой судьбе я получил такого друга, которому очень многим в жизни обязан».
Р. S. Хочется привести несколько слов самого Б. Л., услышанных и записанных мною.
«Задача композитора — возможно более простыми средствами вытащить на свет и передать людям то лучшее, что в каждом из нас есть».
«Нельзя свою собственную композиторскую практику превращать во всеобщую систему творчества и требовать от других покорного следования этой догме».
Еще любил он повторять слова Мендельсона из настольной своей книги Альберта Швейцера «Иоганн Себастьян Бах», сказанные им о баховском «Schmucke dich, о liebe Seele» (VII, № 49): «Если потеряешь в жизни надежду и веру, один только этот хорал Баха снова возвратит тебе их».
Глава 51
ДВУХЭТАЖНЫЙ ДУЭТ