Покровские ворота

Он спросил адрес ее учреждения, но она коротко рассмеялась. Ну зачем, было б слишком официально, обстановка не больно располагает к непринужденному разговору. Что он скажет, коли им вместе поужинать? Он сказал, что, конечно, так было бы лучше, и уж если время ей позволяет… Она заметила, что иначе она бы не стала его приглашать. Где бы ей хотелось устроить трапезу? В ответ она легко усмехнулась – до ресторанов она не охотница, часам к семи ждет его у себя. Только она уже живет не там, где когда-то праздновали новоселье. Он догадывается. Отлично. Бери листок, записывай адрес.

Остаток дня у него прошел в самых беспорядочных мыслях. Какой она стала? Как вести себя с ней? Голос ее изменился разительно, высокие нотки совсем исчезли.

Когда стемнело, он купил шампанского и не спеша направился к ней – специально так рассчитал время, чтобы пройти часть пути пешком.

Он и сам не мог бы себе объяснить, зачем ему понадобилось таким образом как бы продлить ожидание. Должно быть, душе так было нужно.

Он шел, и Москва его обтекала, и он едва успевал отмечать исчезновение старых примет и появление новых, неведомых. Думалось и о том, как странно складывается порой судьба, мог ли он знать лет десять назад, что пройдет по этим улицам гостем? Теперь к самым памятным своим датам он может прибавить и этот день, когда на исходе седьмого часа он шагает по тихому переулку с бутылкой шампанского в руке, и легкой снежок любовно ложится на совсем уж белый воротник шубы. Он ощущал в себе тревожную юношескую легкость, непонятный, похожий на предчувствие трепет, точно и впрямь могла снова вспыхнуть душа.

Ему и верилось и не верилось, всего только несколько шагов и – состоится эта встреча, к которой, теперь это стало ясно, он готовился столько лет. И не надо ее торопить, продли сколько можно эти минуты, даже горечь их благодатна.

Непознаваемо далеко вдруг оказался город Ц., а женщина, когда-то давшая ему счастье, была почти рядом, рукой подать. И вновь, как в день приезда в Москву, медленно повторил про себя: боже, как мало мы взрослеем. Ни грана мудрости не пришло. Как прежде – неутоленные страсти и желание перемен.

И как неизбывна эта наивность, может быть, в ней и состоит суть человеческого естества? Лишь злоба с успехом ее заменяет, но ведь и в злобе много наивного. И в ней все та же неутоленность, только воинственно агрессивная, возлагающая вину на весь мир.

Но в эти минуты не хотелось думать о темных страстях. И, глядя на поспешавших прохожих, он с нежностью повторил: да, дети! И как в детстве, продолжают играть в докторов, в начальников, в героев, в путешественников, в пап и мам. Как в детстве, складывают свои кубики, слушают сказки и время от времени награждают друг друга тумаками.

Было уже темно, но свет дня еще не погас бесповоротно и, словно наложенный кистью, смешивался со светом ламп и фонарей. И белый пух все падал и падал, словно хотел прикрыть собой все, что черно и смутно.

На лестничной площадке он помедлил, потом осторожно нажал на белую пуговку звонка. И будто из колодезной глубины отозвалось мелодичное эхо. Потом дверь, тихо шурша, распахнулась, и маленькая опрятная старушка ввела его в прихожую, послышались шаги, и навстречу ему вышла она в изящном кофейного цвета платье, в щеголеватых домашних туфельках, причесанная умелой рукою, с чуть заметным слоем пудры на щеках.

Он нерешительно поднес ее крупную руку к губам и невольно отметил, как постарела эта рука. Да и сама она сильно сдала, это легко было заметить, подглазье в морщинках, поблекла кожа, но какое это имеет значение, когда смотришь на родное лицо?

Впрочем, она не только утратила, что-то она и приобрела, он долго не мог определить это “что-то”, может быть, непринужденность.

Он неловко передал ей шампанское, она покачала головой, усмехнулась, потом сказала:

– Давай за стол. Я не обедала. Голодная, ужас… Хочешь руки помыть? Анна Васильевна, покажите гостю, где у нас ванная.

Потом они сидели в столовой, вместительной, с размахом обставленной, покрытой огромным, во всю комнату, совершенно бесшумным ковром. Стол был заставлен разной снедью, в пузатых графинчиках льдисто поблескивали обольстительные настойки. Она сказала:

– Ну, со свиданьицем…

И наполнила узкогорлые рюмки.

Он ел и нахваливал:

– Как все вкусно…

Она кивнула в сторону старушки, вносившей и выносившей блюда.

– Это – Анна Васильевна… кудесница.

С интересом разглядывая его, заметила:

– А тебя не то чтоб нельзя узнать… Периферия, она полезна… Вот я постарела… да нет, не спорь… Женщина это лучше знает.

– А где твой муж? – спросил он осторожно.

– Услала, чтобы нам не мешал, – она рассмеялась. Потом, откинувшись на спинку стула, сказала уже серьезно: – Муж в отъезде. Вторую неделю.

– Соскучилась? – спросил он сочувственно.

Она легко пожала плечами.

– Такая уж система жизни. То он куда-то летит, то я… Супружеский долг исполнять некогда.

Неожиданно он покраснел и подосадовал на себя. Она наблюдала за ним с улыбкой, и его смущение ее развеселило. Шутливо посетовала:

– Ну вот какой… сразу и в краску… Нельзя и пожаловаться по старой дружбе.