Покровские ворота

Перед ним, как на старом фото, возник тот вечер новоселья, чьи-то лица за шумным столом и немолодая полная женщина с уверенной неторопливой статью, с легким прищуром опытных глаз. С каким восторгом на нее смотрела, откровенно гордясь ее присутствием, счастливая хозяйка жилья! Тогда-то он понял, что нить оборвалась. Однако никакого удовлетворения от того, что это увлечение, так коробившее его, изжито, он, как ни странно, не испытал. Совсем иное ощущение, чрезвычайно его удивившее. Он меланхолически улыбнулся.

– Ты это чему? – спросила она.

– Просто так, – он слегка развел руками. – Всегда, когда расширяешь пространство, кому-то в нем не находится места.

Она не то вздохнула, не то зевнула.

– Ну, знаешь, это банальное наблюдение.

– Что ж, – рассмеялся он, – банальные мысли иногда оказываются самыми верными.

– Рада, что ты это усек.

– Я сказал “иногда”, – напомнил он улыбаясь.

И тут же подумал: нелепый вечер! Когда у себя в Ц. он размышлял о возможном свидании, да и сегодня, всего несколько часов назад, все ему представлялось совсем по-другому. Казалось, они будут больше вспоминать, медленно перелистывать былое, а говорить – о самом значительном, о том, что составляет жизнь души. Найдутся теплые печальные слова, родится тихая томительно сладкая грусть, и, быть может, та много лет назад оборвавшаяся нить вдруг окажется еще существующей.

А что вышло? С самого начала они пытаются найти друг в друге уязвимое местечко, ведут спор, который не может ни к чему привести, ничего выяснить.

Неожиданно, словно угадав его мысли, она сказала:

– Я, знаешь, часто с тобой спорю.

– Каким образом?

– Мысленно, разумеется.

Эти слова были ему приятны.

– Ну что ж, значит, вспоминаешь изредка.

– И не изредка.

Он почувствовал нечто схожее с благодарностью и сказал:

– Возможно, я сыграл в твоей жизни не худшую роль.

Она насмешливо улыбнулась:

– Как сказать, как сказать…

Он опешил:

– Чем же я провинился?

Она помолчала, потом с некоторой досадой проговорила:

– Ничем ты, конечно, не провинился. И ничего от тебя я не видела, кроме добра. И жили мы хорошо. А вот не нужно этого было.

Он смотрел на нее, ничего не понимая. Она положила руку ему на плечо:

– Не знаю я, как тебе объяснить. Не знаю. Ты вот когда-то мне говорил, что человек может себя изменить. Наверно. Но это ему не проходит даром. Вот у нас с тобой разный состав крови. У тебя одна дорожка, у меня, видишь, другая. Это надо было понимать и с этим надо было считаться.

– Прости, – он выглядел обескураженным. Всего он мог ожидать, но не этих слов. – Прости, но разве не все у тебя сложилось так, как ты и желала? Разве ты не счастлива? Не довольна?

Она терпеливо повторила:

– Даром ничего не проходит. Я у тебя кое-чего поднабралась. А это мне, знаешь, часто мешает. Осложняет жизнь, одним словом.

Он растерянно пробормотал:

– Мне очень жаль…

– Пустяки, забудь. Это я так… с жиру бешусь. Я и сама перед тобой виновата. Молода была, тебе в рот смотрела… Не смогла втолковать тебе, чтобы бросил ты эти…

Она остановилась в поисках слова.

Улыбнувшись, он подсказал:

– Фигли-мигли?

Она рассмеялась.

– Вот-вот… Фигли-мигли. А были бы мы с тобой единомышленники…

Он задумчиво возразил:

– Вряд ли это что-нибудь изменило бы. Можно одинаково мыслить, но трудно одинаково чувствовать. Своих чувств человек, скорее всего, не может разделить ни с кем.

Она покачала головой.

– Упрямый ты оказался товарищ. Ну, бог с тобой…

Разговор стал иссякать. Она спросила о деле, которое привело его в Москву. Он коротко изложил все обстоятельства. Она задумалась.

– Непростой камуфлет. Все очень красиво и благородно, да только покойник подзабыт, он и при жизни, сам говоришь, не слишком был громок. А тут надо, чтоб живые посторонились. Живые, они народ хваткий. Требовательный.

Помолчав и словно бы решившись, медленно проговорила:

– Подожди-ка чуток, я позвоню одному человеку.

Она прошла в кабинет, он сидел в кресле и машинально помешивал ложкой в пустой чашке. Поздно, подумал он, надо идти. Из кабинета доносился ее голос, вдруг она рассмеялась, и ему послышались знакомые высокие нотки.

– Ну вот, – сказала она, возвращаясь, – держи этот листок. Не потеряй. Тут его телефон, имя-отчество и прочее.

На губах ее еще мерцала непогашенная улыбка.

– Когда мне звонить? – спросил он, пряча бумажку в карман.

– С утра. Обещал помочь. Я к нему редко обращаюсь, думаю, сделает.

Неожиданно она рассмеялась.

– Что это ты? – спросил он удивленно.

– Да наши дела. К тебе отношения не имеет, – она вздохнула, махнула рукой. – О-хо-хо… везде свои игры.

Он встал.

– Ну что же, пора домой. Очень был рад тебя увидеть.

– Я тоже рада, – сказала она. – Правда, рада. Когда ты назад?

– Денька через два. А что?

– Ничего. Будь здоров. Так мы и не доспорили. До свиданья.

– Хорошо, если так, – сказал он, поддаваясь невольному странному чувству. – Кто его знает, встретимся, нет ли…

– Ну-ну, – она протестующе подняла свою крупную ладонь. – Не хорони себя раньше времени.