Покуда я тебя не обрету

– Клянусь Богом, ты можешь довериться мне!

– Клянешься Богом? Джек, ты что, верующий?

– Нет, на самом деле нет.

– Ну а папа – верующий, и еще какой. Ты лучше будь к этому готов.

– А ты верующая, Хизер?

– Не настолько, чтобы простить твою мать, – ответила она. – В этом смысле я совсем неверующая. А вот он и в этом, и во всех других смыслах – верующий, и еще какой.

После смерти Барбары Штайнер Уильям Бернс и его дочь по-настоящему научились кататься на лыжах. Они ездили в горы лишь раз в году, на неделю-другую, неизменно на один из маминых «священных» курортов; постепенно в список добавились Давос и Понтрезина. Катание на лыжах, как и музыка, как и вообще все, что они делали, потихоньку превратилось в ритуал. По словам Хизер, они с папой стали довольно приличными лыжниками.

Через год после смерти матери Хизер села за пианино. Уильям позволял дочери репетировать по пять часов в день, в полном одиночестве. В тринадцать лет ее привлекла блок-флейта.

– С флейтой заводишь больше друзей, – объяснила она.

Плюс для флейты есть много ирландской музыки, поэтому-то она и попала в Белфаст.

Ирландский друг сидел себе на родине. Хизер считала, что надежды на настоящие отношения с ним нет – ну не работает это, когда между людьми такие расстояния. Но в Белфасте они вместе играли в группе, вместе ездили на каникулы – например, в Португалию прошлой Пасхой.

– В малых дозах он мне нравится, – только и сказала она Джеку.

Младший преподаватель Эдинбургского университета зарабатывает двадцать две тысячи фунтов в год. В Белфасте она снимала за триста восемьдесят фунтов квартиру с двумя спальнями, в Эдинбурге за триста ей удалось найти лишь комнату в квартире с пятью соседями. Между тем ее однолетний контракт продлили, и в следующем году она заработает уже двадцать три тысячи. Покамест Эдинбург и работа ей нравятся, и если она сумеет задержаться там еще лет на пять-шесть, регулярно публиковаться и так далее, то накопит достаточно, чтобы завести семью. Но в дальней перспективе она, скорее всего, не останется в Шотландии. Джек вытянул из нее лишь, что она строит «другие планы».

В последний год в Белфасте она играла в церкви на органе. Ее коллега по Эдинбургскому университету, Джон Китчен, с 1988 года, когда артрит выгнал Уильяма Бернса из-за мануала, стал главным органистом Старого собора Святого Павла. Но с тех пор прошло пятнадцать лет, и все эти годы Уильям все равно играл на том же органе – официально он считался ассистентом Китчена. Теперь его ассистентом стала Хизер. Китчен – их с папой самый старинный друг, сказала Джеку Хизер, ей он словно дядя.

Раз в неделю она играет на флейте ирландскую музыку в Центральном баре, пивной в самом конце улицы Лит-уок.

– Как приедешь, я тебе покажу этот бар.

– Я хочу знать о тебе все, – сказал Джек.

– Не говори так, пока еще рано, – снова повторила ему сестра.

Джек сидел в «ауди» на Монтана-авеню, ждал, когда появится Элизабет, секретарь доктора Гарсия. Она всегда открывает офис и прослушивает автоответчик, так что ей первой предстоит услышать его слова «У меня есть сестра». Джек даст ей время прослушать все сообщения, а потом попросит, чтобы доктор Гарсия приняла его первым.

Джек больше не появлялся в приемной. Теперь он ждал своей очереди у себя в машине. Когда подходило его время, Элизабет звонила ему на мобильный, он закидывал в паркомат нужное количество монет и поднимался. Его присутствие в приемной приводило юных мам – а также частенько их подружек и нянь – в «погранично-истерическое состояние», говорила доктор Гарсия.

Джек слушал Эммилу Харрис, отбивая ритм на рулевом колесе под «Круче прочих». На тротуаре появилась Элизабет и помахала ему связкой ключей. За музыкой Джек не услышал звона.

– Я тебе дам «круче прочих», – сказала Элизабет, пропуская его в кабинет доктора Гарсия. Высокая, с вытянутым лицом, за пятьдесят, седые, свинцового цвета, волосы собраны на затылке в хвост. Голову держит прямо, напряжена – что-то в ней есть от миссис Макквот.

– Я оставил доктору Гарсия сообщение на автоответчике, – сказал Джек.

– Я его слышала, мило, мило. Я их все слушаю еще в машине. Полагаю, ты хочешь, чтобы доктор приняла тебя первым.

– Если можно, Элизабет.

Джек уселся в кресло в кабинете доктора Гарсия (не в приемной), а Элизабет пошла делать кофе. Он впервые сидел в этом кабинете один, поэтому воспользовался представившимся шансом разглядеть фотографии поближе. Оказалось, доктор Гарсия на них куда моложе, чем ему казалось. Если это ее дети, то они давно выросли и сами завели детей.

– Сколько лет доктору Гарсия? – спросил Джек у Элизабет, когда она принесла ему кофе.

– Шестьдесят один, – ответила она.

Джек был поражен. Доктор Гарсия выглядела куда моложе.

– А кто этот господин? Он ее муж или отец?

– Муж. Он умер лет двадцать назад, я еще не была знакома с ней тогда.

Вот почему он так похож на призрака, он просто преследует свою семью, не принадлежа ей больше.

– Она вышла замуж снова?

– Нет. Она живет с одной из своих дочерей и ее семьей. У доктора Гарсия столько внуков, что не пересчитать.