Оказалось, Элизабет, прежде чем стать секретарем доктора Гарсия, была ее пациенткой. Она развелась с мужем, стала пить и из-за этого лишилась права видеться с единственным сыном. Бросив пить и найдя работу, она восстановилась в правах, и мальчик, к тому времени тинейджер, получив возможность выбора, переехал жить к ней. Доктор Гарсия спасла ее жизнь, говорила Элизабет.
Джек сидел в кабинете совсем один и пил кофе; казалось, его присутствие здесь неуместно. Что ему делать в обществе детей и мужа доктора Гарсия? На этих фотографиях они словно заморожены. Джек понял – это ему урок. Его психиатр увешала свой кабинет фотографиями, что были сняты до смерти ее мужа, но для чего? Для того, видимо, чтобы каждый день напоминать себе – нечего себя жалеть. Жалеть себя – значит откладывать выздоровление, твердила своим пациентам доктор Гарсия.
«Ты должен жить с этим, – говорили Джеку фотографии. – Ты не в силах забыть прошлое – но ты обязан его простить».
Джек подумал: наверное, у нее дома, где живут ее дочь и внуки, а сама она – строгая бабушка, висят и более поздние фотографии; на них ее дети выросли, на них они качают собственных детей, гладят своих кошек и собак. Но на работе, там, где доктор Гарсия общалась с больными, которые столько времени себя жалеют, что болезнь уже перешла в терминальную стадию, вот там доктор Гарсия собрала галерею прошлого – как суровое напоминание о былом счастье и неизбывном горе. Она, оказывается, сказала однажды Элизабет, что когда выходила замуж за человека много старше себя, то понимала – он умрет раньше ее.
– Я только вообразить не могла, как скоро это произойдет! – рассмеялась она.
– Она рассмеялась? – переспросил Джек. – Доктор Гарсия смеялась, произнося эти слова?
– Вот именно! В этом-то вся и хитрость! – ответила ему Элизабет.
Снова отклонение от «правил», которое в Нью-Йорке и Вене приняли бы в штыки. Там Элизабет осудили бы за такой откровенный разговор с Джеком, сочли бы ее поступок вопиющим проявлением непрофессионализма. Впрочем, подумал Джек, сам «хронологический» метод доктора Гарсия в означенных местах сочли бы тем же самым. Но вот незадача, у доктора Гарсия пациенты вылечиваются! Взять хоть бы Джека.
На столе у психиатра лежал блокнот для рецептов. Джек подумал, уместится ли на одном листке то, что ему необходимо ей сказать, решил, что уместится, только писать надо помельче.
Написав это, он вышел в приемную. Там незнакомая Джеку няня читала пятилетнему мальчику книжку. У доктора Гарсия такие гибкие правила, Джеку даже в голову не пришло спрашивать, почему это мамы не оставляют детишек с нянями дома, отправляясь к психиатру. Услышав шаги, няня подняла глаза, а мальчик и бровью не повел. На кушетке в позе эмбриона лежала, повернувшись спиной ко всем, юная мама. Плача не слышно, но Джек заметил, как она бьется в истерике.
– Я оставил доктору Гарсия записку, она у нее на столе, – сказал он Элизабет.
– Хочешь что-нибудь еще передать? Я имею в виду, вдобавок к записке?
– Скажи, что мне сегодня нет нужды видеться с ней, – ответил Джек. – И скажи, что я был счастлив.
– Джек, это большая натяжка. Что, если я скажу ей так: сегодня ты выглядел «счастливее обычного»?
– Отличная мысль, – согласился он.
– Ну, Джек, береги себя. Главное, не сходи с ума.
Глава 37. Эдинбург
Джеку исполнилось тридцать восемь лет, его сестре Хизер – двадцать восемь. Как себя вести при встрече с человеком, с которым ты, по идее, должен был быть знаком всю жизнь, а видишься впервые? Джек не смог решить этот вопрос. Он прилетел в Эдинбург на день раньше, чем сказал Хизер. Ему нужно было пройтись по маминым местам в столице Шотландии. Хизер и его свел вместе папа, поэтому Джек хотел, чтобы Хизер и мама не пересекались.
Швейцар отеля «Балморал», юный здоровяк в килте, спросил Джека, не на фестиваль ли он приехал. Этот вопрос Джеку предстояло слышать в Эдинбурге на каждом шагу.
Он поселился в угловом номере, окна выходили на улицу Принсес-стрит (любопытный вид, парк с батутами, отметил Джек). На улице толпа народу, все с сумками из разных магазинов, туристы с картами и так далее. Портье помог Джеку вызвать такси, и он отправился в Лит, где некогда родилась и выросла Алиса. Там народу оказалось поменьше, – видимо, эта часть города не так популярна.
У водителя были вставные зубы (шатались и стучали, когда он говорил), звали его Рори.