Покушение в Варшаве

Жорж попробовал и пришел в восторг.

– Славно! – провозгласил проконсул. – Так о чем, бишь, мы? Об англичанах. Совести у них нет. Какая честь у нации, если ее кровное дворянство вырезали еще во времена Столетней войны? Те, что со времен Тюдоров, накупили титулов с имениями, торгаши. Их интересует прибыль, а не доблесть. Я говорил Грибоедову остеречься. – На лице хозяина появилось холодное выражение. Видно, он не прощал измены. А таковой считал службу бывшего сотрудника другому начальству. Грибоедов перешел к Паскевичу – значит, предал. И Алексей Петрович отрезал его от сердца, как ломоть от буханки хлеба. – Нда-с, говорил. Неугодно было послушать. Макдональд то, Макдональд се. Ну и где был этот, с позволения спросить, Макдональд, когда наших резали?

Проконсул затосковал. Его там не было! Уж он бы показал!

– На Востоке понимают только силу. Милосердие, разумные доводы, это для них пустые звуки. Слабость. А слабости они не прощают. Вывернутся и ударят в спину. Что и произошло.

Жорж был согласен. Но ради них стоит ли забывать о собственной душе?

– Эти кизилбаши, – отрезал проконсул, – отъявленные разбойники. Они другого языка, кроме сабли, не знают. Я слыхал один имам сокрушался: «Народ мой – зверь. Никогда не сделает ничего хорошего, если не занести у него над головой шашку». Впрочем, это не персы. У меня, среди диких племен, в горах воду баламутил.

– Вы его убили?

– Нет, – с явным сожалением сказал Ермолов. – Утек. Надо отдать должное англичанам. Если возьмутся кого скрывать… Они с этими чертями умеют договариваться. Ружья им продают. Холодное оружие у них самих о-го-го. Ну да вы у меня в доме посмотрите.

Собеседники стояли уже на ступенях барской усадьбы, которая была не то что небогата – бедна. Сразу становилось ясно, что грозный Ермул-паша за годы службы ничего не награбил, а царь – не пожаловал.

– Я не просил, – буркнул Алексей Петрович, точно угадал мысли юноши. – А обирать этих нищих, знаете, как-то неловко. Они и без того от меня страдали. Землю за моей кибиткой готовы были целовать, что уехал.

Он жестом пригласил гостя внутрь. Сени, лестница, зала. Все по-простому. Только кабинет хозяина выделялся изобилием ковров и дорогого холодного оружия, развешанного на них. При этом роскошные персидские с цветами и толстым ворсом валялись на полу. А простенькие, грубые кавказские циновки были прибиты к стенам. Именно на них и красовались шашки, шишаки, кольчуги и круглые железные щиты.

– Это барахло пытались мне всучить вместо аманатов, – заявил генерал. – Никак не могли взять в толк, что наместник белого царя берет заложников. Раньше верили на слово. А у них дать слово гяуру, что плюнуть на ветер. Родная же кровь очень ценится. Всполошились, – Алексей Петрович изобразил охватившее старейшин возмущение. – Вай-вай! Белый царь никогда… Я их отучил от этой мысли, сказал: я служу белому царю, но сам я Чингизид по матери, брата моего не видали – чистый татарин. Что правда, – он подмигнул. – И тут же все унялись, и уважение совсем другое. И подчинение полное. Боялись. Не то секир башка будет. От Чингизида только этого и ждали. А ведь у них у самих такие варварские бывают наказания… Должнику, например, вбивают в череп его же вырванные зубы. На таком фоне моя невинная затея – собрать детей мирных князей и поселить у себя во дворе, чтобы их роды сохраняли верность – просто благодеяние. – Он засмеялся, но его смех был неприятен, как глубокий грудной кашель.

Генерал поместился на полосатом диване, жестом приказал слуге подать трубки.

– Курите?

Жорж покачал головой.

– Но не препятствую другим. В Москве у персов прекрасный табак.

– У меня лучше, – ворчливо сообщил Ермолов. Он подогнул под себя ноги в носках и чуреках и затянулся.

– Божественно! Теперь только на Кавказе и встретишь открыто курящего офицера.

– Государь не одобряет.

– Он бы еще солдатам водку запретил, – хмыкнул Алексей Петрович. – Ну, я весь ваш, пытайте.

Жорж поерзал.

– Фехи-Али-хан, нынешний шах, каков он?

– Слаб, двуличен, малодушен. Тиран со всеми вытекающими из подобного звания качествами. Куплен англичанами. Вы ведь учтите, что при самомнении персов им искренне кажется, что любой посол прибыл перед ними заискивать, просить покровительства и на все соглашаться, счастливый уже оттого, что увидел «колебателя семи небес». Проигранные войны их ничему не учат. Они их тут же забывают. Для них конец света пришел не когда их разбили, а когда я как посол отказался снять туфли и надеть красные чулки, чтобы предстать перед шахом. – Он засмеялся своей давней каверзе. – Я так и попер в сапогах.

Жоржу помимо воли очень нравился этот человек. Что за кошка пробежала между ним и отцом? Между ним и государем?

Эта кошка называлась цесаревич Константин Павлович. Друзья его юности все были против Николая и ждали от коронации своего кандидата больших перспектив по службе… Не дождались. Впрочем, колебания верности тем сильнее, чем больше человек подвержен влиянию французских просветителей. А Алексей Петрович любил ворошить Вольтера с Монтескье. Хотя им обоим предпочитал римлян – Тацита и Вергилия.