Покушение в Варшаве

* * *

Вена

Драгунский полк, куда определили «его высочество сына эрцгерцогини» – имя Наполеона запрещалось произносить, – квартировал под Шенбрунном. Франц старался, как мог. Он прекрасно держался в седле, хорошо фехтовал. Но этого оказалось мало – нужна сила удара пики, которые дают плечо и грудь.

Грудь же у принца была слабой. Он не хотел, чтобы товарищи видели, но после маневров каждый раз за кустами едва не выхаркивал легкие себе под ноги. Его колотил озноб даже в самую теплую погоду. Словом, заставить юношу служить в регулярных частях было равносильно смертному приговору. Но герцог Рейхштадтский еще больше боялся, что дед-император прознает об обострении болезни и снова запрет его одного в четырех стенах.

Были ли у принца друзья, свойственные его возрасту? Пожалуй, нет. Несколько сыновей знатных семейств попытались сблизиться, но Франц посчитал их шпионами Меттерниха и уклонился. Настойчивость некоторых не только выглядела нескромной, но и подтверждала худшие подозрения.

Умом он был старше своих лет. Ах, если бы его интересовали попойки, актрисы или даже просто военные подвиги! Колыхание знамен и славы… Вся эта мишура казалась Францу несерьезной. Он мог стать властелином полумира, а стал разменной картой в чужой игре. Это бесило. И это вызывало острейшее желание отомстить. Его отец колебал устои вселенной. Сам Франц хотел одного – править. Надеть корону, которую у него отобрали, и заставить врагов преклонить колени. В первую очередь, конечно, императоров Австрии и России. Дед успеет умереть, а вот его наследники поплатятся. Русские – виновники поражения отца и всех за тем последовавших несчастий – ответят: у них отберут все, что они успели награбить за прошедший век. Балтийское побережье, Литва, Волынь, Малороссия, Крым, Черноморские земли – все то, чем варвары так крепко держатся за Европу. Пусть попробуют тогда вскарабкаться на континент, когда им отрубят жадные клешни! А сами могут скатиться в татарщину. Тогда равновесие в Европе будет восстановлено.

Кому должны отойти эти земли? Польше, если он будет ее королем. И никакого liberum veto[75], никаких сеймовых вольностей. Он сохранит конституцию, однако монархом будет сильным, как отец.

Если же ему повезет вернуть себе Францию, то о таких приращениях поляки могут и не мечтать. Нужен кордон против дикарей – он пройдет по всем названным землям, которым лучше быть малыми, слабыми и формально независимыми, на деле же подчиняться приказам из Парижа. Польша, в таком случае, станет главным щитом против угрозы с Востока – любимым, но отнюдь не избалованным ребенком Франции. Сын Наполеона не позволит ей подбирать куски, которые станут отваливаться от Московии, ибо, усилившись, сарматы сами начнут давить на Европу.

Этим тонкостям политики юноша не столько выучился в Вене, сколько впитал их с молоком матери. Старая кровь Габсбургов, струившаяся по его жилам, давала направление мыслям, приучала к вдумчивому сложному анализу. Пожалуй, отец оказался для вероломных старых монархий слишком прост. В нем было много энергии, южной корсиканской хитроватости, но не тонкого дипломатического яда, разъедавшего душу и консервировавшего мозг. Его сын носил этот яд в самой крови. Если судьба улыбнется несостоявшемуся римскому королю, с ним будет трудно. Ответить за плен и унижение успеют все.

Драгуны закончили выездку лошадей на вольте и спешились. Франц бросил повод на руки подбежавшего рядового. Считалось неприличным, если принц сам начнет чистить своего коня, хотя остальные офицеры это делали. Если бы он был отцом, он бы непременно пошел в конюшню разделить общую участь и с наслаждением погрузил бы руки в навоз, не жалея мундирных отворотов. Но герцог не лгал самому себе: ему отнюдь не нравилась такая жизнь, он разделял предрассудки благородства и не рвался схватиться за щетку. Эти люди, тем более лошади не стоят пыли на его сапогах!

Принц просто позволил солдату увести кобылу и поспешил за кромку цветника, к стене конюшни. Там, он знал, есть укромный уголок, отделенный шпалерой кустов жимолости. Спрятавшись за ними, он может вволю покашлять. Нездоровый румянец уже разлился по его щекам, а в горле булькало.

Поэтому герцог спешил и без всякого дружелюбия уставился на молодого сержанта в белой форме с дубовыми листьями над козырьком кивера. Запоздалый вопрос: откуда здесь пехотинец? – не сразу возник в голове. А когда возник, незнакомый юноша уже подхватил Франца под локоть и отвел за кусты, где тот согнулся в три погибели, прижал руку к груди и зашелся кашлем.

Ему вовсе не нравилось, что кто-то видит его в такую минуту, поэтому, когда он поднял глаза на незваного помощника, его взгляд был полон упрека и негодования:

– Вы кто?

Юноша смотрел на принца серьезно, без улыбки. Он был немногим старше и, если бы не широкие щеки-яблоки, походил бы… О боже! Франц вспомнил портреты отца. Немного другое, но все же…

– Кто вы? – повторил он уже зачарованно.

Незнакомец извлек из кармана платок и протянул его принцу. Потом глянул на мундир собеседника, украшенный двумя звездами, и поморщился.