Покушение в Варшаве

Чувствуя злость, Бенкендорф пружинистой походкой прошел к своему месту. Сегодня он надел общевойсковой генеральский мундир, чтобы великий князь, не дай бог, не прицепился. Он был все еще раздражен, когда увидел, что за дама села визави с ним.

Софи Толстая, пардон, Апраксина. Очень неожиданная встреча!

Графиня, склонив темно-русую голову, увенчанную тяжелой крученой косой, рассматривала своего давнего рыцаря, человека, который отверг ее, а теперь стал благодетелем отца, покровительствовал всему их дому, двигал по карьерной лестнице братьев, считал Толстых своим прочным тылом. Как такое возможно? Ведь ее-то не взял? Люди редко понимают, что мир вращается не вокруг них.

– Добрый день, Софья Петровна, – ласково сказал Бенкендорф и сел как ни в чем не бывало. Даже слова через стол не сказать, хотя приборы совсем рядом. Протяни руку и…

Их разделяла красивая гирлянда белых лилий, вставленных в цветущий остролист, тянувшаяся от высокого серебряного шандала к другому. Сознавая преграду непреодолимой, Александр Христофорович занялся ближайшими соседями. Русских чередовали с поляками, и он попал как раз между двумя кардиналами в красном. Сам примас восседал выше, возле императорской семьи.

Въезжая в город, его величество остановился возле кафедрального собора и причастился святой водой, что вызвало ликование у приверженцев католицизма, и теперь кардиналы были настроены очень благодушно. Они в один голос хвалили шефу жандармов то те, то иные закуски: утиные хлебцы с черносливом, тонко нарезанную спаржу в местном маринаде с горчичными зернами – словом, то, чего в Петербурге нет, и никогда не будет. А когда узнали, что он воспитывался в иезуитском пансионе аббата Николя и говорит по-латыни не хуже магистра медицины, пришли в восторг и расслабились.

– Если бы ваш государь пожелал править нами, как он правит в России, с таким же тщанием и справедливостью, – доверительно сказал правый сосед, размерами соперничавший с колоколом, – многие бы тут легко позабыли о Конституционной Хартии. А мы тем более – конституции не от Бога.

– Но они – узда для черни, – вставил сосед слева, с вытянутым рыльцем хорька и маленькими, бегающими по столу глазками. – Жаль только, принцы не хотят их соблюдать, – его взгляд уперся в Константина. – Неужели мы настолько несчастны, что государь оставит нас под управлением этого чу… – он было не сказал «чудовища», но спохватился, – …своего брата?

– Видно, Господь считает, что мы очень грешны, – со вздохом кивнул правый обладатель алой мантии.

– Видимо. – Бенкендорф рассеянно смял хлеб. Он понимал, что сейчас начнутся жалобы на цесаревича, слушать которые глава III отделения не имеет права. – Простите, господа, но дама напротив хочет мне что-то сказать.

Александр Христофорович покинул кардиналов, почти бежал, сознавая, что из беседы с ними мог бы узнать много интересного. Но император раз и навсегда сказал ему: «Константин останется там, где есть. Вы представляете, что это будет, если он вернется в Петербург и начнет во все вмешиваться? Наш Ангел недаром держал его на расстоянии. Так хлопот меньше».

В последнем Бенкендорф был не уверен. Судя по всему, хлопоты и немалые у порога. «Аз есмь при дверях». Но сейчас, прямо на торжественном ужине, нельзя было поощрять доносительство на великого князя. А то вал подметных писем и череду приватных разговоров, каждый из которых сводился к одному пожеланию: «Уберите Константина», не остановишь.

Генерал быстро обошел подкову стола и, раньше чем госпожа Апраксина успела опомниться, подсел к ней.

– Вы пронзаете меня взглядом, любезная Софья Петровна, точно намереваетесь нанизать на булавку и засунуть в гербарий для насекомых. – Он забыл, как по-научному называется эта штука: коробочки, бабочки в них…

– К сожалению, вы не из моей коллекции, – отозвалась графиня Апраксина. – И никогда не хотели к ней принадлежать.

Александр Христофорович взял ее руку и поднес к губам.

– Сознайтесь, я поступил весьма достойно. Не нарушил ни правил чести, ни вашего будущего благополучия.

– Мое благополучие? – усмехнулась она, глянув на Шурку глазами без улыбки. – Вам это так видится?

Бенкендорфу стало не по себе.

– Я замужем и благополучно, тут вы правы, – сказала она. – Нравится ли мне такая жизнь? Я предпочла бы другую.

Теперь он ругал себя за то, что пересел.

– И другого человека рядом, – закончила Софи. – Но мы не всегда получаем в жизни то, чего хотим. Вы объяснили мне это очень доходчиво в шестнадцать лет, и, наверное, я поняла, усвоила урок. Но скажите, вы ни разу не пожалели?

Было бы очень к месту заявить: «Жалею сейчас». Наверное, именно этого она и ждала. Или очень жестоко: «Нет». Последнего он не мог допустить. Первого не хотел.

– Вы не жалеете, – мягко констатировала дама. – Не надо меня смущаться. Это так естественно. Вы счастливы.

«Где счастлив-то? Весь с ног сбился!» – чуть не рявкнул Шурка.

– Говорят, у вас большая семья.

– Пять девочек. – Он глупо заулыбался. – Еще племянник с племянницей. Брат умер…

– Сожалею. – Она ласково коснулась его руки. – А вот мне Бог не дает и этого утешения.