Пол и секуляризм

необходим[о] в демократическом обществе в интересах общественной безопасности, для охраны общественного порядка, здоровья или нравственности или для защиты прав и свобод других лиц[346].

Как указывает Мойн, эта оговорка сегодня стала главной для ограничения прав мусульман в секулярных христианских странах Западной Европы.

Мойн утверждает, что Европейская конвенция о защите прав человека — документ, нацеленный на то, чтобы в целом маргинализировать секуляризм, — «отказ» европейцев «от Бога и Святого Писания в сфере социально-политической жизни», который, как утверждал католический философ Жак Маритен в 1951 году, привел к «теоретическому атеизму Советского Союза»[347]. Я полагаю, что Мойн слишком поторопился согласиться с идеей о том, что секуляризм каким-то образом противоположен религии, тогда как на самом деле в нем издавна присутствовала христианская составляющая. По крайней мере, некоторые из тех, кто нападал на советский атеизм, подразумевали, что они не практиковали западный секуляризм, потому что у них секуляризм был лишен религиозного компонента. То есть важно было различие между секуляризмом и атеизмом, а именно его Мойн и не признает. Он склонен прочитывать слово «атеизм» как синоним секуляризма — даже если это было не так в политическом дискурсе тех лет. Кроме того, он часто вставляет слово «секуляризм», ссылаясь на тексты, в которых оно на самом деле не употребляется^{11}. Я полагаю, что иная характеристика американской инструментализации религии в период холодной войны, которую дает Диан Кирби, больше подходит в качестве интерпретации, которая может быть расширена до таких примеров, как Европейская конвенция о защите прав человека.

Культивирование популярных представлений о моральном лидерстве США и использовании власти в благих целях означало, что религиозные ценности все чащи представали в секулярных формах. В этом отразился процесс ассимиляции и перевода религиозной системы ценностей в секулярную этику[348].

Кирби пишет, что происходил

похожий процесс в Европе, где успеха на выборах добивались христианские демократы, послевоенный феномен, который остался значимой силой в европейской политике на всю оставшуюся часть столетия[349].

Эта секулярная этика имела отношение к политическим понятиям свободы и демократии и ассоциировавшимся с ними практикам (выборы, разделение властей, терпимость к разным политическим взглядам, свобода прессы), которые теперь рассматривались как неизбежное наследие христианства, но не как прямая имплементация этой религии — в противном случае в глазах этих политиков это была бы теократия, не демократия. Христианская и демократическая секулярность стали синонимами в риторике холодной войны в противопоставлении тому, что осуждалось как советский атеизм. В новом столетии это подготовило почву для отвержения ислама как неприемлемой религии в силу его теократического и недемократического характера — но не раньше, чем ислам был мобилизован как религиозная сила на борьбу против Советов.

Ислам в холодной войне