Поле Куликово (СИ)

Трое алых халатов вслед за наёмником спустились с холма и затерялись в суматохе движения. Вскоре алые халаты вернулись. На вопросительный взгляд Мамая десятник сказал:

-Повелитель, случилось несчастье. Бежавшие из битвы касоги, которых мы хотели вернуть назад, зарубили Герцога. Но мы их наказали.

-Да примет христианский Бог в свои райские сады душу Герцога. - Мамай воздел глаза к небу, потом глянул на сотника нукеров. - Палатку Герцога со всем имуществом перенести к моему шатру, её могут разграбить.

Хан Темучин вынужден был отступить от векового военного правила: отборные тысячи держать в кулаке до конца и посылать в бой при самой острой нужде. Двинув свой огромный тумен на большой полк, он по приказу Мамая свёл в узкий клин лучшие сотни из первых двух тысяч и направил этот клин туда, где за рядами пешцев, на возвышенности, реяло в ветре чёрное знамя великого князя. Под этим знаменем, окружённый четырьмя конными сотнями, блистал белоснежной ферязью и золотом шлема князь Бренок, которого враги принимали за Дмитрия, не ведая, что великий князь сражается в первых рядах и там, где сеча - жарче всего.

Но и в центре начиналось страшное. Небо почернело от стрел - они обрушились на русское войско, гремя по щитам и кольчугам, и этот ливень ещё не закончился, когда, растоптав тела убитых и раненых, усеявших поле перед большим полком, всадники Темучина вздыбили гривастых коней над стеной русских копий. Почти по всему фронту полка их натиск был отбит, но ордынские сотни не рассеялись, получив первый отпор. Они отскакивали и нападали вновь, засыпая русских стрелами, старались сломить, разрушить отдельные звенья боевого порядка, увлечь за собой передние ряды и, выманив, отсечь и уничтожить. Русские стояли, пополняя редеющие передние шеренги. Малочисленная конница большого полка то там, то здесь небольшими отрядами проносилась сквозь расступившиеся ряды пехоты, схватывалась с врагом в коротких рубках, давая отдохнуть пешцам, и стремительно откатывалась за стену пехоты. Сотня ордынцев на правом крыле полка попыталась на плечах отступающих русских конников прорваться в тыл полка, но была разрезана сомкнувшимся порядком пехоты, частью сложила головы на её копья и секиры, частью была вырублена конниками, стоящими наготове позади пеших ратников.

Иное происходило там, куда ударил клин Темучина. Передние сотни на лошадях, защищённых бронёй, проломили стену русских копий и вклинились в боевой порядок полка. Темучину за всю его жизнь, обильную войнами, не случалось видеть, чтобы живые люди выдержали подобный удар и не побежали в страхе, бросая оружие. Русы стояли, пока были живые. Всё новые сотни по кровавой трясине били в узкое пространство, клин входил в живую стену московского полка, создавая давку. Уже и всадники затруднялись взмахнуть оружием. Среди мечей, секир, топоров и копий там и тут вздымались к небу руки попов с медными и серебряными крестами. Священники, которых воины даже в самой яростной свалке опасались рубить, теперь гибли со всеми.

Чёрно-кровавый туман вставал над полем, застилая воинам глаза, и ничья отдельная жалоба, ничьё последнее проклятье или мольба не достигли высокого донского неба - всё слилось и потонуло в рёве, где ярость и боль, ненависть и мука, торжество и отчаянье звучали как проклятие войне. Тысячи людей, сошедшихся убивать друг друга, уже не властных делать что-либо иное, кроме убийства, в эти мгновения открывали, что в мире нет и никогда не было справедливого Творца, что человечеством правят только жадность, зависть и злоба владык - ведь будь в мире Высший Всесильный Разум, Он не допустил бы того, что творилось на поле между Непрядвой и Доном, Он поразил, стёр, предал бы забвению тех, кто вызвал из преисподней этого зверя, свитого из живых и мёртвых тел, окровавленного, заросшего железной шерстью, заставив кататься и биться на земле в агонии. Но если нет Высшего Судьи, правый суд обязаны вершить люди.

Каждому русскому полку на Куликовом поле выпал свой подвиг.